Вереница священников и солдат двинулась дальше. Далмау поискал глазами Эмму, хлопотавшую у костров, и они молча переглянулись: ее преподобный Жазинт не заметил, а вот он сам, без сомнения, только что превратился в одного из главных виновников поджога. Эмма наградила его улыбкой, воздела к небу сжатый кулак и крикнула что-то, чего Далмау среди оглушительного шума не расслышал. В ответ и он поднял сжатый кулак, все вокруг проделали то же, криками приветствуя Республику и проклиная Церковь. Огонь ревел, и Далмау ему отвечал. То была победа, его и его народа.
Священники расселись по экипажам, и солдаты удалились в сторону комендатуры, хотя иные оставили ряды и смешались с тысячами людей, которые созерцали зрелище Дантова ада, полное огня и черного дыма. Несмотря на то что в его распоряжении были войска, хорошо вооруженные и подготовленные, генерал Сантьяго даже не попытался остановить поджигателей. И так почти во всей Барселоне и ее окрестностях: силы правопорядка либо ни во что не вмешивались, либо предпочитали охранять банки, а не церкви.
Благочестивая школа Святого Антония горела двое суток.
Но Эмма не пробыла там и двух часов. Подозвав своих «варваров», она перешла через улицу и велела поджечь школу для бедняков.
– И эту тоже? – Далмау услышал, как один из «молодых варваров» спрашивает у Эммы. – Здесь бесплатно учатся дети неимущих, – объяснил парень.
Ответ последовал незамедлительно.
– Именно поэтому. Никто из наших не должен учиться у попов и впитывать их доктрины, и меньше всего дети, которых так легко убедить. Через детишек они доберутся и до матерей, на погибель рабочим. Поджигайте!
Смешавшись с отрядом, Далмау слушал аргументы Эммы и одобрительно кивал. Он вспомнил доктрину, которую преподобный Жазинт пытался ему внушить в том самом здании, которое пылало за его спиной. Вспомнил также, как изумительно Эмма отвергла его ухаживания в тот день, когда они гуляли по Ронда-де-Сан-Антони, а он дотронулся до ее ягодиц и предложил поискать укромное местечко, чтобы заняться любовью. Слова, сказанные много лет назад и, казалось, давно забытые, вдруг всплыли в памяти так, будто только что прозвучали. «Какая шестая заповедь? – спросила тогда Эмма. – Не прелюбодействуй. В чем наставляет нас эта заповедь? Быть чистыми и целомудренными в мыслях, словах и делах. Вот слушай дальше, – продолжала девушка, повторяя наставления монахинь, – гнев побеждается смирением сердца. Просто, да? Зависть подавляется в груди, там подчас и остается. Но похоть не победить иначе, как только убегая от нее». К подавлению сводятся любые уроки священников, монахинь и монахов. Духовную свободу они сулят в загробном мире, когда смерть уже обрушится на человека со всей яростью. Чего только не сумеют они вложить в чистые, невинные умы детишек, соблазняя их едой, которой дома у них не хватает?