, но, в отличие от других творений великого архитектора, в ход пошла керамика однотонная, серая, а над нею высилась каминная труба с грибообразным навершием, утыканным зелеными стеклянными горлышками и донышками бутылок из-под шампанского.
Далмау осторожно продвигался по крыше Каменоломни: перил не хватало, особенно со стороны внутреннего двора; техника безопасности явно хромала. Но оттуда открывалось впечатляющее зрелище: с одной стороны столбы дыма и огня, поднимавшиеся над всей Барселоной, с другой – плоские крыши, битком набитые танцующими. Какая-то девушка, заметив Далмау, помахала ему с соседней крыши: светлые, очень светлые кудри, просторное, воздушное платье феи, прикрывающее стройное тело с почти плоской грудью. Далмау не ответил на приветствие; поведение буржуев ему казалось безнравственным: на улицах города шла война, а они пили шампанское и любовались пожарами, словно фейерверком. Девушка не отступилась, наоборот, позвала еще двух подруг, таких же бестелесных, и они, опершись о перила на своей крыше, замахали руками еще неистовей. Далмау уже повернулся, решив отойти и поискать другое место, но в этот самый момент в небо взметнулось багровое пламя нового пожара: неподалеку, на улице Россельон, на углу с улицей Мунтанер, поджигатели предали огню коллеж, церковь и резиденцию Братьев Святого Сердца. Изумленные возгласы взмыли к небу с плоских крыш богачей одновременно с языками пламени. Далмау вроде бы даже расслышал аплодисменты, робкие, скованные, быстро заглохшие. Возгласы вновь раздались при виде очередного пожара, и звуки фортепьяно полились из открытых окон с удвоенным пылом. Далмау вздохнул. Заметил, как движутся какие-то тени на крыше Каменоломни; кажется, не в первый раз. Не важно. Ночью на Эшампле подожгли еще два здания: монастырь Сестер Доминиканок был атакован отрядом из тридцати парней, которые потом вырыли трупы монахинь, вытащили на улицу, надругались над ними и бросили на мостовой; и в двух шагах от Каменоломни, на Рамбла-де-Каталунья, горела церковь коллежа Консепсьон, где учились девочки из богатых семей.
Буржуи на крышах развлекались посреди горящего города, и столбы дыма и пламени плясали под их музыку в черной ночи: ни один фонарь не освещал улицу, ни в одной квартире не горели люстры, поскольку прекратилась подача газа; неповторимая, апокалиптическая сцена, такого эффекта ни один режиссер не смог бы достичь ради их удовольствия.
Этой ночью, пока горел коллеж Консепсьон, Далмау спустился по лесам и отправился на поиски Эммы: чувствовал, что она там, рядом со школой для дочерей богатеев. Глянув с крыши, не увидел ни солдат, ни жандармов, ни полицейских. Он теперь жалел, что упустил Эмму из виду, пусть она и просила об этом; нужно было следовать за ней на расстоянии. Так и не нашел ее: отрядом, поджигавшим школу, командовала не Эмма, а бывший член городского совета, вступивший в парию Лерруса. «Думаешь, мы знаем, где кто из нас?» – ответил один из поджигателей, когда Далмау спросил о «товарище учительнице». Далмау осознал, что всей Барселоны ему не обойти, и вернулся к Каменоломне.