– Просите что хотите, – заявил тот. – Я готов выслушать ваши предложения.
– Нет, – возразил Далмау. – Предложение мы выскажем Мануэлю Бельо лично. Ему и его семье. Здесь. Назначьте встречу и сообщите нам. Пошли, – обратился он к Эмме. – Барселона ждет нас.
Они разорились, поэтому Мануэлю Бельо позарез необходимо продать эти работы. Учитель, рассказывал Леон, опять же со слов галериста, не сумел перестроиться, когда кончилась эпоха модерна и для строительства зданий уже не требовалось столько изразцов. Их продолжали использовать, но уже не так, как в архитектуре модерна. К этому нужно добавить, что муж дочери, единственной, которая у него оставалась, оказался прескверным управляющим: заносчивый юнец не видел разницы между скромной фабрикой изразцов и крупным предприятием, и то немногое, что удалось спасти, вложил в неосуществимые проекты, которые один за другим терпели крах; тем временем донья Селия и ее сынок, не имевший ни малейшего намерения отказываться от праздной жизни балованного, ленивого буржуйчика, расточали все до последней песеты. Мануэль Бельо доверялся зятю и даже супруге, которая под влиянием дочери считала его светочем ума и всячески защищала, и молился без устали о том, чтобы дела его поправились, но в один прекрасный день встал с молитвенной скамейки и обнаружил себя абсолютным банкротом. В такой ситуации работы Далмау, которые он хранил, будучи не в силах порезать холст или порвать рисунок, пусть даже автор их – его заклятый враг, можно было продать, наверное, не так дорого, как его нынешние произведения, но всегда найдутся коллекционеры или любители искусства, готовые приобрести картины или рисунки, относящиеся к ранним периодам творчества знаменитого художника Далмау Сала. В стеклянных витринах, наподобие инкунабул, были выставлены в галерее Сабатера многие из тех альбомчиков, в которых Далмау рисовал за столиками кафешантанов, а когда они заканчивались, хранил в мастерской, пока его не уволили; один из них был весь заполнен эскизами девичьих глаз, взгляда, который он никак не мог передать во всей его, как Далмау тогда казалось, силе и напряженности, даже злобе. Он грустно покачал головой, вспомнив судьбу Урсулы. Эмма неправильно поняла этот жест. Они ехали на заднем сиденье автомобиля, который Сабатер предоставил в их распоряжение: «испано-сюиза», просторный, роскошный, ничем не хуже европейских машин. Далмау велел шоферу отвезти их на площадь Испании, туда, где проходила Всемирная выставка 1929 года, рядом с ареной для боя быков «Лас-Аренас». Эмма взяла его руку, закинутую на спинку шикарного кожаного сиденья.