- Зачем тебе это? - с досадой спросила Лена.
- Как это зачем? Мы же не собаки...
- А почему бы не собаки. Собаки - тоже вполне люди.
Он включился в игру и стал по-собачьи вдыхать ее тело.
- Ничем не пахнешь, - заключил он.
- Это плохо?
- Плохо. У самки должен быть запах.
- По-моему, не должен.
- Ты ничего не понимаешь.
А потом началось такое, что лучше не вспоминать.
Когда Лена вспоминала этот час своей жизни - от половины второго до половины третьего, - то бледнела от волнения и останавливалась.
Королевич Елисей мог разбудить не только спящую, но и мертвую царевну.
Лена была развратна только в своем воображении. Все ее эротические сюжеты были загнаны далеко в подсознание. О них никто не знал. И даже не догадывался. Глядя на замкнутую, аскетичную Лену Новожилову, было вообще трудно себе представить, что у нее есть ЭТО место. А тем более подсознание с эротическими сюжетами. Но Елисей весело взломал подсознание и выманил на волю.
Вытащил на белый свет. И оказалось, что ТАКОЙ Лена себя не знала. Не знала, и все.
Она поднялась и босиком пошла в ванную. Включила душ и стояла, подняв лицо к воде. Вода смывала грех.
Елисеев вошел следом, красивый человеческий зверь.
- Иди к себе, - попросила Лена. - Я хочу остаться одна.
- Ты этого не хочешь. - Он вошел под душ, и они стояли, как под дождем.
- Как странно, - сказала Лена.
- Не бойся, - успокоил Елисей. - Так хочет Бог.
- Откуда ты знаешь?
- Если бы Бог не хотел, он не сделал бы мне эту штучку. А тебе эту. А так он специально сделал их друг для друга. Специально старался.
Напротив ванной висело запотевшее зеркало. И в нем, как в тумане, отражался Елисеев. Лена увидела, какая красивая у него пластика и как красивы люди в нежности и близости. Как танец, поставленный гениальным хореографом. Может, так действительно хочет Бог.
- Я люблю тебя... - выдохнул Елисеев.
И Лена догадалась: для нее слова любви - это таинственный шифр судьбы. А для него - часть танца. Как кастаньеты для испанца.
***
В три часа они оделись и пошли в буфет. В буфете по-прежнему сидели люди из киногруппы. Было впечатление, что они не уходили.
Лена подозревала, что у них с Елисеевым все написано на лице. Поэтому надела на лицо независимое выражение и встала в очередь, пропустив между ним и собой два человека. Потом взяла свои сосиски и ушла за другой столик. Он сел возле окна. Она - возле, стены. Ничего общего. Чужие люди.
Елисеев включился в какой-то разговор, поводил рукой со сломанным пальцем. Поднимал рюмку. Выпивал.
Иногда он замолкал, оборачивался и смотрел на нее подслеповато-беспомощно. И тогда она догадывалась, что он видит не эту комнату, а другую, не буфет, а их номер. Их шепот. Их адскую игру. Он улыбался - не улыбался;