Погладил укрывшее его крыло, так нежно, словно ребёнка. Весь гонор высокомерия сдуло душистым степным ветром.
Масляная трава часто использовалась мечниками для натирания оружия. Зелёно-серая, с ароматом оливок, она часто была брошена в суп и спасала от нехватки витаминов.
Но сегодня трое собрали охапку этой вкуснятины чтобы натереть Железную Птицу. Чтобы крылья её снова узнали полёт.
Начали в молчании, пока Амелис не стал напевать: «Я свободен! Словно птица в небесах!»
Птице песня понравилась, она глубоко задышала, постепенно начиная двигаться.
— Зефирка! Она пропала, — внезапно прервался Амелис.
Белоснежная лошадка Айен исчезла вместе с одеждой и провизией, привязанной к седлу. Там, где она стояла, воздух шипел и криво дымился вширь. Со свистом из дымного пятна вылетела стрела, но была поймана Даном в миллиметре от лица Амелиса.
Портал закрылся. Мужчины смотрели друг на друга.
— Мог бы не ловить, тогда я получил бы шрам, привлекающий женщин!
Айен хихикнула. Вроде как выходило, что со шрамом на заду он мог привлечь только мужчин.
Дан невозмутимо осмотрел стрелу. Из колчана лордского лучника.
Чистая. Хорошая стрела. Пригодится.
А вот личные вещи Госпожи были утеряны, видимо в будущее, вместе с лошадкой.
— Мои тряпочки… — В период кровавых дней девушка осталась без возможности сменить прокладку. Амелис остановил её попытки порвать на тряпочки юбку, располосовав свою рубашку, которая успела как раз высохнуть.
Сюртук надел на голое тело, поморщился. Рядом с безукоризненно застегнутым Даном, с рюшами на рукавах, обрамляющих его тонкие запястья, Амелис смотрелся диковато. Айен прижалась к его голой груди.
— Надо ехать через город, там и купим новую одежду. Добраться бы до Космеи!
До ближайшего города было два дня пути.
Птица блестела на солнце. Взмах крыльев поднял пыль.
Айен прикоснулась лбом к её голове.
«Я лечу спасать ссссвоего человека. Благодарность вам, дети. За жилу, за железо, за душу».
Она взмыла в небо и быстро исчезла, набрав скорость.
Трое смотрели друг на друга.
За жилу. За железо. За душу.
Дан, ремонтируя Птицу, вживил ей часть своей мышцы руки.
Как он это сделал и как выносил боль, одному небу известно.
Пока он вшивал свою плоть Птице, шептал успокоительные слова на всех языках, что знал. Шептал не себе, ей. И гладил приборную панель управления, словно утешал человека.
Теперь в теле Железной Птицы бешено носились импульсы тока, подаренные телом человека.
Амелис сломал ножны своего меча, чтобы починить хвост птицы. Эти ножны ковала ему мать из железа, упавшего с неба в день рождения Амелиса.