Возможно, что и в самом деле правы те, которые требуют, чтобы стал над народом царь, и, может быть, именно таким путем удастся превратить государство в процветающее и преуспевающее, поднять его авторитет среди других народов?
Но он, Самуил, однако, хорошо себе представлял, сколько зла ожидает народ, если над ним будет поставлен царь. Он ясно представлял себе, что такое царская власть, господство над всеми и всем. «А может быть, благодаря царю удастся укрепить не только государство, но и Тору, слить Материю и Дух воедино? Неужели он не сможет написать такие законы, чтобы они стали основой государства, чтобы они превратили царя в помазанника Божия, который во всех своих делах будет руководствоваться учением Бога и повелениями первосвященника? Да, надо написать такой закон! Но кто может поручиться, что царь постоянно и неуклонно будет ему следовать, что не пойдет он на поводу своих низменных желаний и злого сердца, что не станет самовольно поступать с народом по желанию своему? Тогда народ превратиться в раба, и назначенные царем военачальники и поставленные над народом чиновники будут поддерживать в царе злую волю против своего народа», — думал провидец.
Не было мира в душе Самуила. Он все время взвешивал доводы за и против. Иногда ему казалось, что царь, стоящий над народом, будет народ угнетать и, притесняемый, народ отойдет от заветных святынь; а иногда ему казалось, что царь, вознесенный над народом, возвеличит и народ, принесет порядок и благополучие государству, и заслужит оно у соседей славу гордого льва. Может быть, так и будет?
До сих пор ни с кем он не делился своими мыслями и сомнениями, даже с лучшими своими учениками в Найоте, на которых он возлагал большие надежды, веря, что именно они унаследуют дух учения. Ничего не говорил он им, хотя иногда ему очень хотелось поговорить с ними. Когда-то он думал о своем первенце Йоэле, о том, что, возможно, он и возглавит государство; впоследствии он стал взвешивать шансы второго сына, Авия, но потом отказался от обоих. Ни один из них, как он понял, не обладает качествами, нужными для такого поприща, тем более, что и в Беер-Шеве они показали себя с дурной стороны. Он стал присматриваться к Гаду, к тому самому Гаду, которого его друзья называли прорицателем. Но Гад этот выглядел жалко — ни осанки, ни вида, мал ростом, хром, да и болезненный. Такого народ не признает, не станет почитать, не будет бояться. Если уж Богу угодно, чтобы над его народом был царь, — так пусть это будет мужчина благообразный, привлекательный, степенный, потомок людей, чтимых в народе.