— Почтенные господа, я выслушал все, что вы оба сказали. Ценя ваше мнение, я все же позволю себе задать вам один вопрос…
Он не договорил фразы, так как в этот момент послышались конский галоп и стук колес, и во дворе раздались громкие возгласы. Все перекрыл голос Мирцеля, ставший вдруг тонким и пронзительным: «Курт приехал! Вот она, грамота! Сиятельные особы явились встретить наших гостей. Какой почет! Какой почет! Да, они там, под вязом! Пожалуйста, ваша милость, сюда!» От радости он бросил полотенце на ближайшую скамейку и забегал с распростертыми объятиями от ворот к вязу.
Эразм, Пиркхаймер и Бривис встали со своих мест навстречу приехавшим. Поднялся и смущенный Швайнсхойт, водрузил на голову шляпу с пером, сделал нерешительный шаг и остановился.
Трое ученых смешались с группой приезжих, только что вышедших из роскошной кареты. За поклонами последовали рукопожатья и объятья, вопросы, ответы и радостные восклицания.
Покинутые всеми, Энзель и Лемлин отошли с мулом в заднюю часть двора, ища, где бы присесть, ноги их подкашивались после долгой дороги и затянувшегося стояния. Найдя под небольшим деревцем камень, они сели на него. Лемлин не отпускал уздечки мула.
— По выражению его глаз вижу, что он голоден. «Знает праведник душу своей скотины». Как же мы выдержим, глядя на нашего несчастного изголодавшегося мула? — сказал Энзель.
— Подержи уздечку. Пойду попрошу корму для него, — ответил Лемлин.
Энзель взял у него уздечку, и Лемлин направился к заднему входу гостиницы: там располагались хозяйственные службы Мирцеля.
Через несколько минут он вернулся, волоча обеими руками огромную охапку сочной зеленой кормовой травы. Мул сильно подался вперед, вырвал уздечку из рук Энзеля и понесся к Лемлину.
IV
Когда посланец доставил во Фрейбург письмо Эразма, его друзья и поклонники решили отправить делегацию на постоялый двор, где находился великий ученый. Два дня длилось обсуждение устройства почетной встречи. Оттого и задержался внук Мирцеля с грамотой.
Пиркхаймер был горько разочарован: он был уверен, что повезет мэтра в своей карете, но почитатели Эразма приехали за ним в карете, которая была и удобнее, и красивее. Фрейбуржцы предложили знаменитому императорскому советнику присоединиться к ним и тем самым удвоить честь, которой удостоился их город, но Пиркхаймер отказался, сославшись на то, что он уже непозволительно долго задержался с возвращением в Нюрнберг. Он пребывал в подавленном настроении от того, что не добился от Эразма желаемого. Эразм, напротив, был чрезвычайно возбужден. Ему припомнились славные дни, проведенные им в Англии и в Италии. «Мир еще знает мне цену», — подумал он с удовлетворением. Заметив печаль на лице Пиркхаймера, он положил ему руку на плечо и со словами: «Никто не знает своего часа. Сотрите с сердца печаль», — обнял его и расцеловал, как при встрече. «Хорошие книги вы написали», — добавил он рассеянно и оттого не слишком убедительно.