Но он слабо улыбнулся и кивнул.
— Иди. Дымоход… Крыша, — его грудь и лицо расслабились, словно он таял на матрасе. — Снежная птица… Лиса.
Кицунэ. Я задрожала. Может, лейтенант был одержим?
— Свиток, — сказал он, прозвучало похоже. — Иди…
И тут из соседней комнаты раздался треск. Я потрясенно увидела, что Аимару съехал по стене, его миска была разбита, ведь рука ослабела. Кусочки грибов, тофу и фарфоре валялись на татами.
Я вскрикнула, как и лейтенант.
— Яд! — прошипел он.
Я повернулась. Теперь его глаза были огромными. Масугу схватил меня за руку.
— Суп… яд…
Мои глаза стали огромными.
— О! О, нет! Масугу-сан, я бы никогда…!
— Нет, — простонал он. — Нет. Кицунэ. Кицунэ.
Я кивнула. Я поняла его, даже если он говорил бред.
— Дух-лис отравил суп?
Он кивнул.
Мое сердце колотилось. Я посмотрела на Аимару, он не шевелился, словно умер. Масугу был слабым. Могли ли два глотка отравленного супа добить его?
— Я позову Ки Сана, — крикнула я. — Он поможет! — я отчаянно надеялась, что повар ждет меня, как и обещал. Он мог спасти Аимару и лейтенанта…
Я замерла. Миска, которую я держала, опрокинулась, но я не обратила внимания. Я думала, что все в Убежище получили суп из одной супницы. Я помнила, как Эми закрывала дверь, начиная отхлебывать суп… Я поспешила прочь.
— Му-саки! — меня остановил стон Масугу. Я обернулась. Он сжимал ладони, словно так пытался остаться в сознании. — Дымоход. Крыша. Иди!
— Идти… к дымоходу? — ответила удивленно я.
— Да-а-а, — прохрипел он и провалился в глубокий обморок.
33
Дым и камень
Второй раз за день я бежала по двору к большому залу. В этот раз без леди Чийомэ.
А ведь ей Ки Сан дал тот же суп.
Был ли Ки Сан кицунэ?
Я замерла, задыхаясь в темноте зимнего вечера. Нет, он безумный, но если бы он хотел нас отравить, как повар, он мог сделать это в любой момент. И, как леди Чийомэ сказала о Миэко-сан, он бы сделал это без шума.
Я бросилась к кухне. Я не могла надеяться, что повар еще не дал Чийомэ-сама и братишкам суп. Когда я ворвалась в кухню, он был там, где я и думала: сидел за столом, две миски с крышками стояли на нем, одна перед ним, другая — для меня.
— Яд! — выдохнула я.
Он уставился на меня, потом на миски. Он снял крышку и понюхал, а потом зарычал на корейском и плюнул на пол.
— Горький. Ты сказала, что он горький, Яркоглазая, — с паникой на лице он побежал в столовую, Чийомэ и Братишки обмякли за столами. Их суп пролился на пол. Подняв голову госпожи, он большими пальцами поднял ее веки.
— Чийомэ! Чийомэ, ты меня слышишь?
Она фыркнула и сказала что-то неразборчивое.