Вингала обозвал его трусом и, не дав отдохнуть своим жмудинам, построил их в две колонны и двинул под покровом ночной темноты прямо на приступ замка. После грандиозной победы, одержанной его родичами над немцами, он думал, что так же легко будет теперь взять и немецкий замок. И ошибся в расчёте. Водяные рвы замка оказали неодолимое препятствие стремлению его воинов, а железные ворота не поддавались ударам топоров.
Растерявшиеся в первую минуту штурма, немцы оправились и стали поражать из бойниц нападавших стрелами. Только благодаря ночной темноте литвины и жмудины отделались малым числом жертв и должны были отступить от стен замка обратно в свой стан, не успев даже приставить ни одной лестницы.
Взбешённый неудачей, Вингала перед рассветом снова повторил попытку, но результат был тот же: несколько человек раненых без малейшего намёка на успех.
Между тем, рассыпавшиеся в окрестностях татары всю ночь освещали окрестность заревом пожаров. Они жгли всё, что только могло гореть, истребляя и грабя все, что попадало под руку. К утру они вернулись с награбленной добычей и большим полоном.
Разумеется, и комтур не спал всю ночь, не покидая своего поста на площадке башни, и руководил оттуда защитой.
Чуть занялась утренняя заря, князь Давид, окружённый своими соратниками, пошёл лично сделать обзор замковых укреплений.
Мост по-прежнему был перекинут через ров, попытки немцев поднять его не удались. Это было единственное слабое место в ограде, через которое можно было надеяться проникнуть в замок. Массивные железные ворота, скованные из узких полосок железа и навешенные на огромных медных петлях, хотя и представляли некоторую преграду, но не такую, как глубокий и широкий водяной ров, окружающий замок со всех сторон.
— Только отсюда и можно попытаться — заметил князь, обращаясь к Видимунду Хрущу, стоявшему с ним рядом.
— Да, замок высок, без лестниц да фашиннику не возьмешь, — отозвался тот, — да и то навряд. Вызнать бы, сколько их в замке?
— Сочтём, как возьмем, — улыбнулся Давид, — цыплят по осени считают, а я вот что думаю: не попытать ли нам ворота да тараном — а там что видно будет.
— Я тут, княже, заприметил на самой почитай опушке сосенку пядей сорока, а то и всех пятидесяти, вот бы повалить да на таран, — заметил подручный князя Давида, князь Стародубский[108].
Все направились осматривать дерево. Оно оказалось превосходным. Недаром смоляне зовутся плотниками. Не прошло и получаса как гигантская сосна, подрубленная у корня, лежала на земле с обрубленными ветвями, и смоленские мастера приставили на её толстый конец металлическую литую крышку, имевшую отдаленное сходство с головой барана.