Не успел он войти в свою комнату и запереть за собой наружную дверь, как во внутреннюю дверь, ведущую на лестницу в башню, раздался лёгкий стук, и старческий кашель послышался за нею.
Комтур вздрогнул. Он знал, что это никто иной, как Кунигунда, тюремщица княжны Скирмунды, и быстро отворил дверь.
Старуха казалась встревоженной. Её седые волосы были в беспорядке, руки тряслись.
— Что случилось, Кунигунда? — спросил граф, догадываясь, что произошло что-то необычайное.
— У княжны час тому назад родился ребёнок. Что с ним делать, благородный господин граф?
— Ребенок?! — граф побледнел, потом кровь бросилась ему в лицо.
— Ждать моих приказаний! Ступай! — решительно произнёс он, видя, что старуха остановилась в нерешимости, — ступай, тебе говорят. Завтра приходи за приказаниями, а сейчас беречь мать и ребёнка! — с этими словами он оттолкнул старуху за дверь и задвинул железный засов.
Известие, принесённое старухой, так смутило и поразило его, что он несколько минут не мог собраться с мыслями. Теперь, при изменившихся обстоятельствах, когда приходилось сводить счёты с беспощадными врагами и выдать Скирмунду живой или мёртвой торжествующим победителям, даже в его глазах преступление, совершённое над ней, показалось ему чудовищным. Он задрожал, как убийца, как злодей, ведомый на казнь, и грузно повалился ниц перед распятием, возвышавшимся в углу комнаты.
— Господи! Господи, помилуй меня грешного! Помилуй меня окаянного, — шептал он в мистическом страхе и с маху начал поражать себя в грудь ударами кулака. — Грешник я, грешник! Господи, прости, помилуй, пощади!
Страшный треск, раздавшийся у него почти над головою, сопровождаемый адским концертом кричащих, воющих и визжащих голосов, заставил его вздрогнуть, вскочить с колен и броситься к воротам. Не было никакого сомнения: враги пошли на приступ.
Только на три часа опоздал со своим отрядом смоленский князь Давид от передового татарского отряда, преследовавшего беглецов, успевших скрыться из захваченного лагеря. Конные жмудинские дружины князя Вингалы под его личным начальством тоже стремились к Штейнгаузенскому замку и к ночи обложили стены твердыни, за которыми, как они знали, томится княжна.
Князь Давид со своими смолянами стал немного поодаль от Литвы, жмудин и татар, расположившихся перед самыми воротами и, по-обычаю смоленскому, тотчас обнёс свой стан изгородью. Напрасно князь Вингала, пылко стремившийся в бой, предлагал ему тотчас по приходе, ночью, штурмовать замок. Князь Давид был упорен, он боялся, что в ночном бою нечаянный удар может поразить княжну и отказался помогать литвинам до утра.