— Слушайте меня, благородные господа! — визжала она, делая неимоверные усилия, чтобы высвободить из пут свои руки, — вот этот дьявольский угодник, вот этот ханжа, — она плюнула в сторону комтура, — он погубил нас, он навёл треклятых богомерзких язычников на наш замок. Он, один он!
Все пленные были того же убеждения, никто не унимал рассвирепевшую мегеру, а она продолжала кричать всё громче и громче.
— Он захватил силком треклятую язычницу Василиска. Он забыл с ней монашеский обет, стыд и закон Божий, он прижил с ней щенка. Вот она, причина всех наших бедствий. Вот почему старый сатана Вингала обрушился на наш замок. Он думал исторгнуть из наших рук пленницу, а нашёл внучка, сына чертовки и рыцаря-монаха. Он и есть антихрист! Плюйте на развратника, плюйте! Через него мы все погибаем!
Долго бы ещё голосила злобная старуха, но яростный крик её наконец надоел криве-кривейто, он подозвал к себе одного из служителей богов и сказал ему шёпотом несколько слов. Тот подошёл к беснующейся старухе и одним ударом дубины по голове заставил её замолчать навсегда. Суд и расправа у служителей Перкунаса были ещё короче рыцарских.
Наконец, наступило утро дня, назначенного для казни Скирмунды и сожжения пленных. Чуть взошло солнце, всё жмудинское войско, с воинственными песнями окружило замок, если можно было теперь назвать замком громадный костёр, возвышавшийся на том месте, где стоял замок Штейнгаузен.
Весть о том, что рыцарский замок, много лет служивший пугалом всей Жмуди, взят и назначен к сожжению, словно молния пронеслась из уст в уста по всей Жмуди, и с ночи тысячи жмудин всех возрастов и полов начали стекаться к месту великой тризны. Утром уже несколько тысяч жмудин, стариков, женщин и детей, несколько сот лингусонов и тиллусонов в своих диких и пёстрых одеждах, явились в стан князя Вингалы, готовые принять участие в торжественной и кровавой церемонии.
Началось первое действие драмы. По знаку криве-кривейто, подчинённые ему криве, в сопровождении воинов и целой толпы лингусонов и тиллусонов, направились за пленниками, умиравшими от голода и жажды в лесу. С обрядовыми песнями, сопровождаемыми ударами бубнов и металлических кружков, заставили они несчастных идти к месту казни.
При виде громадной массы горючего материала, которым теперь был завален весь замок, многие из осуждённых поняли свою участь и с диким воем попадали на землю. Пинками и ударами заставили их жрецы следовать за собой.
Раны комтура, не безусловно смертельные, лишали его, однако, всех сил и голоса. Он не мог сам сделать ни шагу. Простреленная нога и шея при каждом движении заставляли его стонать от невыразимой боли. Один из криве распорядился, и два пленных гербовика должны были нести на плечах своего раненого начальника.