Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника (Хрущов-Сокольников) - страница 349
Покрывало упало с её лица. Но лицо это стало неузнаваемо. Очевидно, княжна, примирившись с мыслью о смерти, витала теперь вне пределов этого мира, она нервно оттолкнула жреца и закрыла лицо руками.
— Сходи с костра, княжна, ты свободна! — сказал ей жрец. — Твой дядя Витовт простил тебя.
— Иди, иди сюда, моя Скирмунда! — слышался голос Витовта, — иди сюда, моя несчастливица, иди скорей в мои объятия! На тебе нет никакой вины. Ты чиста перед людьми и Богом!
Но Скирмунда будто не слышала этих слов. Она подбежала к самому краю костра, глаза её пылали, голос звучал дикой энергией. Гибель ребёнка, собственный, только что вынесенный позор, переполнили чашу горя.
— Нет, дядя, нет, мой отец прав. Поруганная немцем, мать его ребёнка, я должна была умереть. Опозоренная, поруганная, я не могу больше быть честной женой честного славянского князя. Для меня есть только один исход, одно очищение — огонь! Огонь!
С этими словами и прежде чем кто-либо мог опомниться и воспротивиться ей, она выхватила пылающий факел из рук одного криве, и бросив его с размаху в кучу соломы, окружавшей малый костёр, смело взбежала на него и мгновенно скрылась в облаках белого дыма.
Огненные языки, как змеи, с треском и шипеньем поползли по всем сторонам костра. Крики ярости, боли и отчаяния понеслись диким хором из уст прикованных пленных.
Скирмунда в огне
Князь Вингала, поражённый в самое сердце этой последней сценой, бросился было к костру, чтобы погибнуть рядом с дочерью, но его не допустили.
Витовт и князь Давид стояли в глубоком отчаянье, бессильные, потрясённые до глубины души. Князь Давид не выдержал и разразился страшными, безумными рыданиями. Плакал и Витовт. Он твёрдо решил в самом близком будущем уничтожить на своей родине эту страшную религию крови и огня, жертвой которой пала теперь несчастная княжна.
А между тем, охваченный со всех сторон огненными языками, костёр начинал разгораться всё больше и больше. Дым чёрными клубами взвивался теперь к небесам и окутывал всю окрестность густым, непроглядным туманом.
Дикие крики прикованных к костру немцев перешли в душераздирающий визг и вой… Затем понемногу всё стихло. Только треск пылающих деревьев да вой пламени неслись от этого огненного моря.
Всё было кончено. Погибла невинная жертва, погибли и её мучители, погиб неприступный замок, гнездо развратных рыцарей-монахов.
Два дня пылал этот чудовищный костёр и два дня сторожили это пламя жмудины, словно кто-либо мог отнять у них их жертвы.
Мрачен и печален возвратился Витовт к своему стану. Отлучка его была недолгой, но в это время Ягайло успел со своими войсками не только настигнуть, но и опередить литовцев. Когда литовцы подошли с восточной стороны к Мариенбургу, с западной, на расстоянии пяти полетов стрелы от стен, уже виднелись палатки и шатры передовых польских войск. Осада была начата. Долга и томительна была эта осада. Комтур Генрих Плауен успел вооружить граждан, выжечь форштадты и засесть в крепости, так что выбить его оттуда не представлялось возможности. Приходилось морить гарнизон голодом.