Повисла пауза, я смотрел на девушку, но мне казалось, что это существо никак не связано с человеком, это было что-то мертво-потустороннее, то, что не должно показываться людскому взору, ибо это была концентрация всего вселенского отвращения.
— Это моя земля, моя деревня и мое кладбище, и никто не выйдет отсюда без моего согласия, и ты тоже, — последняя фраза была сказана с надменной усмешкой.
— Кто ты такая? Зачем я тебе: — наконец мой язык смог составить звуки хоть в какие-то слова.
— Меня зовут Адаида, — ее голос прозвучал мертвецки холодно, казалось, он прозвучал из самого ада.
Я отпрянул назад, к двери, и рванул ее на себя, выбежал из комнаты, но там, где только часа два назад тлела печка, пахло едой и горела керосинка, не осталось никаких следов: холодная печь, затянутая паутиной, покрытая сажей и пылью, пахло сыростью и склепом, более того — старухи тоже не было. Перед глазами помутнело, и я почувствовал, как на плечо опустилась холодная костлявая рука, весом не менее десяти килограмм. Лицо, которое я увидел перед собой, не забуду никогда в жизни, более того — еще месяца два заснуть было возможно только с валерьянкой. Это белое, даже не белое, а покойно-бело-синее лицо, с искривленно-злорадной улыбкой и черными, как уголь, глазами с алыми горящими зрачками. Казалось, это само исчадье ада поднялось на землю.
Я попятился, но сзади была печь, и отступать было некуда. Первое попавшееся под руку было кочергой, с размаху что было сил я ударил по голове, но, казалось, это была не чугунная вещь, которой можно распороть череп человеку, а игрушечный детский меч, который скользнул по рыжим волосам. Я почувствовал, как железные холодные пальцы, как щипцы, сдавили мне шею, и ноги оторвались от пола, в голове помутнело, перед глазами потемнело, и сознание оставило меня.
Не знаю, сколько я находился в отрубе и что со мной происходило, но, когда я пришел в себя, солнце было высоко в небе. Голова была тяжелая, как гранит, ноги не слушались, а в руках я все еще сжимал кочергу. Лежал я все у той же печи. Появилась слабая надежда, что это все мне приснилось, страшный сон, вызванный хронической усталостью. После нескольких попыток мне удалось все-таки встать. Комната была безлюдна, и, хоть в окна пробивалось полуденное солнце, в доме было холодно и сыро. На стене висело большое зеркало, почти во весь рост, Боже, нет… Это был не сон, на шее красовались четыре красно-синих кровоподтека, но самое ужасное — на боку появился свежий кровоточащий криво зашитый шрам, который болел и ныл с невероятной силой.