- Комбат, гудит что-то.
Это присел к нему сержант Горькавенко. Он еще прежний Горькавенко увалистый, будто переел сытной пищи. Руки в мазуте, он вытирает их грязной ветошью.
- Откатник подтекал, подтянули с Васиным,- поясняет Горькавенко.Слышите? Гудит...
Пятницкий уловил принесенный движением воздуха отдаленный гул, схожий теперь с шумом затерявшейся в чащобе порожистой речки. Он подобрал ноги, резко поднялся. Слева, где сорокапятки, громко, на все поле, крикнули:
- К бо-о-ю!
И снова тишина. Плотная, давящая на мозг тишина. И внезапно в этой напряженной тишине мирный, будто на колхозном дворе, причмокивающий голос:
- Н-но, милая!
И скрип, обыкновенный тележный скрип.
Горькавенко, смешливо подергивая ноздрями, принюхался.
- Огиенко. Кашу везет.
Огиенко, пятидесятилетний ездовой, оставался в тылу и за писаря, и за старшину, и за повара. Работящий, исполнительный мужик спокойно, с хозяйской рачительностью делал все, что на него сваливалось.
Термоса быстро растащили. Огиенко в старенькой, с подпалинами и сборками на животе шинели подошел к Пятницкому.
- Я остаюсь, комбат,- сказал он, для чего-то перекладывая гранату-лимонку из левого кармана в правый.
Он не спрашивал, он ставил в известность. Он сказал это так, что невозможно было возразить, приказать что-то вопреки сказанному этим далеко не молодым человеком
- Ладно, Иван Калистратович, идите к Васину,- недовольно сказал Пятницкий.- С повозкой пусть Курловича отправит.
Через минуту, как ушел Огиенко, прибежал писарь Курлович. Растерянный, возмущенный, взъерошенный и ужасно официальный.
- Товарищ лейтенант, разрешите обратиться. Вы не смеете! Это, это...
- А чтоб вас. - Пятницкий неожиданно для себя сказал нехорошее слово, хотя сказать хотелось - и надо было сказать - самые хорошие, какие только есть на свете слова.
Повозку отправили с раненым пехотинцем
Глава шестнадцатая
Только заглох стукоток повозки по булыжникам, с тылу затарахтел мотоцикл. Прикатил начальник разведки дивизиона старший лейтенант Греков. Бодрый, сияет. Выпил, что ли? В дивизионе ни у кого нет мотоцикла, у него есть. Трофейный. Однажды даже "оппелем" обзавелся. Вытряхнули Грекова, "оппель" отдали в автобат.
- Как дела, седьмая? - неуместно для этой обстановки Греков большерото улыбался.
- Как сажа бела,- хмуро отозвался подошедший сержант Кольцов.
- Во, выскочил. Не тебя спрашивают, отделенный,- махнул на него Греков кожаной рукавицей.
Роман поздоровался за руку, доложил, что все, что требовалось, сделали, теперь дело за немцами.
- Где они? - спросил Грекова.- Минут десять, как слышу.