— Да на что мне твои уцимы? Я даже сортир ими оклеить не смогу.
— Щербатин! — начал злиться я. — Ты сам мечтал о единственном шансе, забыл? А уцимы тебе для того, чтобы купить новенькое свеженькое туловище с руками и ногами. И даже с мозгами.
— Какими мозгами? Ты вообще-то трезвый?
— Абсолютно! — Я коротко объяснил ему суть процедуры с переселением души.
Щербатин слушал и недоверчиво щурился. Затем уставился в потолок и некоторое время лежал молча.
— Вот это да, — сказал он. — И ты все провернул сам?
— Не совсем. Добрые люди помогли. Стать танкистом ты, оказывается, можешь на законных основаниях. Но проблема в том, что на всех калек танков не хватает.
Один хороший человек, земляк, помог сунуть тебя как бы вне очереди, понимаешь?
— Беня, ты растешь на глазах. Честное слово, эта война пошла тебе на пользу. Если выберемся, если приставят мне новые руки-ноги — сделаю тебя на гражданке своим референтом.
— Это будет не очень скоро. На танке тебе придется служить аж до четвертого холо.
— Да хоть до десятого! Все лучше, чем в этом скотомогильнике…
— Готовься к новым подвигам, — пожелал я Щербатину на прощание.
У дверей больницы меня ждал Нуй.
— Как там твой друг?
— Лежит, удивляется. — Мне было легко, хотелось смеяться. — Планы на жизнь строит. А вчера еще умереть хотел поскорее.
— Ему повезло, — вздохнул Нуй. — Ведь мог бы в самом деле умереть. И никакой танк ему бы не помог.
— Мог и умереть, — согласился я. — И я бы мог. Каждый день могу.
Нуй вдруг остановился, повернувшись ко мне.
— Обидно, — сказал он, — что люди служат Цивилизации, рискуют жизнью, накапливают уцим — и вдруг умирают.
— Все умирают. — Я пожал плечами. — Что ж поделаешь?
— Я говорю, что все пропадает — и уцим, и холо.
— Ну, не всегда…
— Да, не всегда. Вот у меня второе холо. А убьют-и ничего не будет. А если и будет, то у других. А я хочу, чтобы было у тебя.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу завещать тебе свое холо, — сказал Нуй, глядя мне прямо в глаза.
— Завещать холо? — Я искренне удивился. — Как это?
— Очень просто. Если я погибну — мое холо станет твоим.
— Спасибо, конечно. — Я растерялся. — Но… но я тебе завещать ничего не могу, у меня же нет холо.
— Это неважно. Ну, хочешь — завещай то, что есть. Это же так здорово, если можно помочь другу даже после смерти.
— Да, очень здорово. — Я был так растроган его добротой, и мне тоже хотелось сделать что-то хорошее в ответ. Или хотя бы сказать. — У меня тоже скоро будет холо. Так что и я смогу оставить тебе кое-что на память, если, ну, ты сам понимаешь…
— Неважно, что у тебя есть. Главное, что мы после этого — почти братья.