А на работе уже бушевал скандал. Вулканический взрыв ярости главного накрыл меня как атомный гриб. Кипящая магма гнева, жарко дыша нетерпением скорой расправы, волокла меня по паркету редакторского кабинета. Главный, забыв свое обыкновение на нас не орать, стучал кулаком по столу и исступленно спрашивал:
– Ты помнишь, что я тебе сказал последний раз? Ты помнишь?..
Немеющими от страха губами я прилежно, как ученица, повторила:
– Вы сказали мне, что я сошла с ума…
– Да, ты сошла с ума, – пузырился он, и я видела, что он не только сильно разозлен, но и не на шутку встревожен.
Ох, уж этот всемогущий Барабанов! Кто бы мог подумать, что человек, занимающийся таким мирным делом, как озеленение города, строительством дач и организаций садовых товариществ, может напугать нашего главного так сильно! Какие же рычаги приведения к порядку существуют у Барабанова? Или, может быть, действительно нет уз святее садового товарищества?
– Объясни мне по-человечески, чтобы я понял, – надрывался главный, – какого черта ты лезешь на рожон? Что тебе надо? Зачем ты ворошишь там всякую гадость?
– Я хочу справедливости, – сказала я гордо, но голосом, дрожащим от испуга.
– Не говори ты мне эти глупости! – взвился шаровой молнией главный. – Все хотят справедливости! Зачем ты раздуваешь этот скандал? Зачем ты с ними ссоришься? Кто этот Ларионов? Муж он тебе? Любовник? Друг, брат, сват?..
Набрав в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, я пискляво ответила:
– Разве справедливость существует только для брата, свата? Или любовника? Есть же принципы… Справедливость – это неделимое понятие!..
– Не смей мне говорить дурацкие пошлости! – загрохотал главный. – И не учи ученого! Ты еще не родилась, когда у меня это от зубов отскакивало! Я пытался с тобой говорить по-хорошему, а ты людского языка не понимаешь! Поэтому я тебя вразумлю по-другому! Выговор! Объявляю тебе выговор с предупреждением! И запомни – это в приказе, на листочке в коридоре. А неофициально сообщаю тебе: если не уймешься, вылетишь вон из редакции! Мне партизанки в газете без надобности. Нашей печати хулиганки с журналистским билетом не нужны!..
Если бы все это главный изложил, как всегда, – спокойно-насмешливо, тихо, уничижительно-вежливо, наверное, и я удержалась бы в привычной мне тугой узде страха, на длинной корде послушания, которой он выводил нас все эти годы в неостановимом круговом беге вокруг него. Но непривычность его клокочущего крика сейчас свидетельствовала не о силе главного, а означала его испуг, и я вдруг неожиданно для себя завизжала тонким злым голосом: