Вдалеке заухал филин. Я против своей воли вообразил — вот меня касается волшебная палочка, и я превращаюсь из железного чудища в маленького мальчика в коротких штанишках, с сачком для ловли бабочек…
Хотя нет. Я давно уже должен быть взрослым.
НЕ ВЕРЮ!
Верю… Верю! Хочу верить.
Непостижимое, могущественное существо. Да еще умирающее… Ведь он действительно умирал — теперь даже я чуял обреченность, колпаком висящую над его головой.
— Помоги мне, Рио. Подари… эту вещь. Я тебя не обману.
— У меня нет ничего, что могло бы…
— У тебя есть.
Он послал мне новое видение, и поначалу мне показалось, что он хочет, чтобы я его убил.
Секундой спустя, когда ноги сами несли меня по направлению к костру, а неслышно возникший меч примеривался к шее неподвижно сидящего Хостика, — тогда я понял, чего он хочет. И разозлился, и с силой всадил меч обратно в ножны — так, что одурманенный Хоста очнулся и обернулся на звук. Против света его глаза казались абсолютно черными:
— Рио? Ты…
Тот, кого крестьяне приняли за Шакала, действительно хотел, чтобы я убил. Но не его.
Чтобы я просто убил.
Он желал получить смерть, сидящую на моем клинке. На моем клинке, в моей руке… Вот что подразумевалось под «этой вещью»!
Зачем? Что он будет с ней делать?!
Тем временем Хостик не думал сопротивляться. Вероятно, наведенный дурман еще не рассеялся; лохматая голова моего подельщика склонилась, приглашающе подставляя шею.
Примолкли цикады. Над клеткой поднялась наконец утренняя звезда — верный знак того, что небо вот-вот побледнеет.
— Сволочь, — выдавил я, непонятно кого имея в виду. Не то Шакала, не то себя.
«Преодолей запрет, — неслышно велел тот, что стоял сейчас у меня за спиной. — Преодолей сейчас, я помогу тебе! Преступи черту, запрещающую тебе убивать, — ничего не случится, потому что я сниму с тебя заклятие. То, что высвободится после твоего удара, принадлежит мне, я заберу его и уйду, оставив тебя с твоей настоящей сущностью, цветным миром и вернувшейся памятью».
— Сволочь… — повторил я, глядя на покорно подставленную Хостикину шею:
В моей руке снова был меч. Безымянный. Бесхарактерный. У меча не может быть воли — это не сталь ищет крови, это моя рука еле сдерживается, чтобы не отделить Хостикину голову от туловища. Это не Шакал подталкивает меня под локоть, это мое собственное неудержимое желание. Освободиться…
А Хостик, если вдуматься, вполне заслуживает смерти. Сколько жизней он загубил, еще будучи городским палачом, и потом, у меня на службе, — не сосчитать!
Меч взлетел.
Прославленные мастера поединков говаривали, качая головами, что в бою я двигаюсь «между секундами». Только что меч был здесь — и вот он уже там, и размазанная в воздухе стальная дорожка — единственное, за чем уследить глазу… Меч упал.