А снег все шел и шел.
Шинкарь улыбался. Гринь знал, что, выпив еще чарку-другую, он непременно полезет бить шинкаря. И успеет ударить раз или два, пока не оттащат. Шинкарю хватит. Зальется кровью, начнет голосить противным бабьим голосом.
Он сидел в углу, за пустым столом. В шинке было людно и душно, соседи теснили друг друга на широких лавках — и только рядом с Гринем никто не садился, один шинкарь подбегал иногда, угодливо спрашивая, не подать ли чего.
Его не то чтобы не замечали. Кое-кто здоровался и даже спрашивал о делах — Гринь отвечал односложно. На него смотрели все или почти все; надо было встать и уйти, но идти было некуда, а потому Гринь сидел и пил, благо денег было в достатке..
Двигались челюсти, и крошки застревали в чьих-то усах. Гринь пил, гадливо вытирая губы; напротив сидела компания друзей его детства — Матня, Колган и Василек. Друзья в открытую переглядывались, толкались под столом ногами; друзья сильно заматерели за то время, пока Гринь их не видел. Матня неимоверно раздался в плечах, Колган пощипывал густой жесткий ус. Василек сделался похож на своего отца, плотника, про которого говорили: «рожа как рогожа».
Гринь пил и не пьянел. Друзья пьянели, наливались краской, голоса их становились все громче:
— …А и спросил бы!
— Батюшкой он его зовет, или как?
— Так спроси, спроси…
Матня, пошатываясь, встал. Выбрался из-за стола; Гринь уже знал, куда он идет и зачем.
— А-а-а, — сказал Матня, останавливаясь перед бывшим приятелем. — Много денег заработал, чумак?
— Хватит, — отозвался Гринь и поставил на стол пустую чарку. — д-а-а… — За неделю пропьешь? А за две?
— Хоть бы и пропью — тебя не угощу.
— А что так? — Матня улыбнулся совсем по-приятельски. — Чего ж друга — Да и не угостить?
Гринь долго смотрел на него. Потом, не говоря ни слова, плеснул из бутылки в пустую чарку, плеснул и расплескал. Пододвинул чарку Матне:
— А хоть бы и пей! Матня скривил губы:
— Мне после тебя гадостно пить. Может, ты с новым отчимом своим целовался уже?
Гринь прижал ладони к столу. Плотно-плотно, будто налили под них крепкий столярный клей.
— Чадно, — сказал наконец сквозь зубы. — Выйдем? Матня свирепо усмехнулся, как будто только того и ждал.
— Выйдем.
Колган и Василек поднялись тоже. И весь шинок смотрел, как они выходили — впереди Гринь, бледный и с перекошенньм ртом, Следом, ухмыляясь, дружная троица…
Снег улегся. Посреди неба висела желтая половинка луны. Гринь остановился посреди безлюдной улицы; собаки, немного побрехав, угомонились.
Гринь посмотрел в лицо Матне, выбирая слова. И не выбрал; Матня заговорил первым, Колган и Василек стояли у него за спиной.