- Впрочем, не он нам теперь нужен. - Пробормотал мужчина, следуя взглядом за полоской едва обозначившейся курчавой поросли и насмешливо хмыкнул. Проходят века, меняются эстетические каноны человеческого тела но в области "зафигового листка" царит упорный традиционализм. Все на уровне мировых стандартов и даже никакого обрезания.
Присвистнув, он шагнул в колышущуюся прохладу пенных айсбергов, погрузился в их снежную белизну по самые уши. Вода покачивалась, лаская кожу, приятно было думать, что голубоватый ковчежец ванны мчит сквозь пряный зной джунглей между двух морей, на грани двух стихий - нагретой земли и омывающего её воздуха.
У пограничной черты находился и он сам. У самого главного рубежа, подобно младенцу, пробивающемуся из тьмы материнской утробы к свету рождения.
Через пол часа освеженный, облаченный в костюм цвета слоновой кости, он сидел за столиком вагона-ресторана, изучая объемное меню и карту вин. По китайским лаковым панно, трепещущим шелковым занавескам, хрустальным граням бокалов пробегали блики, драгоценно вспыхивая то тут, то там. Поезд шел вдоль бурной, глинисто-мутной речки, казавшейся огненной от косых лучей опускавшегося за холмы солнца. Дробясь и преломляясь, свет наполнял пространство изысканно-безалаберной игрой. Кремовый костюм господина на сгибах давал розовые тени, розовые отсветы лежали на скатерти и даже сам воздух, насыщенный вечерним солнцем, пах спелым персиком и распустившейся розой. Клиент изумил официанта обилием и сумбурностью заказа, сочетавшего традиционный телячий стейк с уткой, запеченной в апельсинах, свинину в остром соусе и гусиную печень, морепродукты и овощные гарниры. Десерт был выбран холодный в виде мороженного и куска миндального торта, а так же горячий из китайских фруктовых пончиков и хрустящего слоеного яблочного пирога. Сопровождалась одинокая обильная трапеза коньяком, ликером и газированной минеральной водой. На столе одинокого посетителя сменялись пиалы, супники, блюда, а он все жевал и жевал, не теряя интереса к поглощению пищи.
После продолжительного неспешного обеда, переходящего в ужин, пассажир вагона номер семь, ничуть не пресытившийся и тем более не захмелевший, прошел в хвост состава, где находился последний, самый интересный вагон, превращенный в смотровую площадку. Столики, легкие кресла и наличие бара делало похожим на уличное кафе летящую среди джунглей платформу. Сквозняк гулял здесь совершенно вольно, унося дневной жар и омывая площадку ароматами цветущего сада.
Солнце опускалось к покрытым бархатистой зеленью холмам, лаская упругие склоны с нежностью опытного любовника. После дневного зноя, выбеливающего "холст", на нем появились сочные тона - наливались густой синевой тени, вспыхнул пожаром пурпур цветущих кустов, заиграли ярким золотом шафрановые переливы раскинувшегося небосклона. Мир затихал в предвкушении таинства - нечто извечное, священное и порочное угадывалось в томлении природы, ожидающей явление ночи.