И Шестериков, с уныло сжавшимся сердцем, почувствовал, что вот это правда. Чем же еще и заниматься мог генерал между своими войнами, чем вся армия занималась, на чем тактику отрабатывала! Выплыл в памяти и такой странный их разговор за водочкой, когда генерал выспрашивал настойчиво: "А все же мужичок принял колхозы?" - "Как не принять, Фотий Иванович, ежели обрезов не хватило". И генерал, насупясь, не поднимая глаз на него, а глядя в стопку, сказал: "Ну, выпьем, чтоб в следующий раз - хватило..." Вот что за этим "выпьем", оказывается, стояло!.. "А все равно, - подумал Шестериков, майору этому не верь". Ведь сколько лет уже это в нем звучало, как заклинание: не верь им! Не верь им никогда. Не верь им ни ночью ни днем. Не верь ни зимою ни летом. Ни в дождь ни в ведро. Не верь и когда они правду говорят!
Он поглядел на майора с грустью, с невольно навернувшимися слезами и сказал дрогнувшим голосом:
- А вам-то - какое до этого дело?
. Майор Светлооков, словно бы не вынеся ни этого взгляда, ни дрожи в голосе, резко поднялся и хлестнул себя прутиком по сапогу.
- Все, закрыли тему. Значит, договоримся: о беседе нашей никому. Вообще-то молодец ты, Шестериков. Тайны начальства хранить умеешь.
-- Служу Советскому Союзу, - сказал Шестериков.
Майор, похлестывая себя прутиком, пошел впереди по тропке, но вдруг остановился с таинственным видом.
- Слушай-ка, Шестериков, ты в снах-то, наверно, разбираешься. Вот к чему бы это: всю ночку снится, что с бабой возишься, и вдруг не баба это оказывается, а мужик? Что бы это значило?
- Понятное дело, товарищ майор, - сказал Шестериков с ласковой улыбкой.
- Скажешь, поменьше про это думать надо?
- И вовсе даже другое. А просто - погода переменится.
- Что ты говоришь!
- А вот так.
Более майор не обернулся ни разу, и разошлись, друг на друга не взглянув.
И вот теперь, трясясь на заднем сиденье "виллиса", Шестериков заново перебирал весь тот разговор в леске. Он чувствовал: от той беседы что-то зависело, тайными ниточками была она связана с внезапным отъездом генерала из армии, - и он искал, в чем мог бы укорить себя. Что он упустил? Какую позицию сдал? Кого предал? И находил, где и в чем сплоховал он, - в том, что майор Светлооков просил об этой беседе никому не рассказывать, и он - не рассказал. А может быть, это было важно для генерала, может быть, и не состоялся бы тогда этот их отъезд? Но и рассказать же он не мог - пришлось бы тогда выкладывать все до конца, а он не мог бы видеть лица генерала, когда бы сообщил ему все, что узнал об его подвигах. О продотрядах, о двадцать девятом "переломном" годе, о замирении бунтов, о переселении целых сел в места отдаленные. Через это Шестериков переступить не мог - и сам же переломил соломинку, за которую уцепился.