Запнулся. Он-то - никто. А я - мэтр. Уже написал ранние рассказы. В Питере, по углам, из-за моей прозы - переполох. Джойса, говорят, узнают по шороху крыльев. Кому какое дело, что я тогда только фамилию его, Джойса, и знал.
- Ям. - говорит.
- Да, - говорю. - Так что же "я"?
- А вы - уже. Не прочли бы вы мои рассказы, так сказать, опусы?
По причинам не литературного, но пресловутого внутреннего литературного свойства, я, кажется, ответил - нет. Да что там! - просто "нет".
Отсюда, позже, окрепнув уже в некоторой наиболее общей технике свободного прозаического письма (это еще до дружбы с Воннегутом... или потом?), Сережа и родил мифчик, что-де я сказал ему "нет", так как на столе "Восточного" меня ждала рюмка водки и я торопился. Скромен был Сережа необыкновенно, осудил меня лишь за торопливость, а вовсе не за то, что я, наверняка польщенный вниманием юнца, его к этой моей рюмке все-таки не пригласил. Скромен и вариативен необычайно. Позже, когда откуда-то сверху, с малых, небес, ему велено было называть иногда меня "старый дурак", он часто ловко уходил от общения, извиняясь по телефону, что - нет-нет-нет! - он занят, приглашен в гости к "приличным пожилым людям".
Он был действительно несколько великоват. Приятно пузоват (это в России. В Штатах - не знаю, там я не был). "Ты же знаешь, Серенечка, догадываешься, что я физически очень сильный человек, - говорил он три раза на день. - Меня обязательно приглашают двигать наполненные шкафы или чаще на похоронах - нести гроб".
Однажды, как известно, он пер с лучшей почты Питера несколько странную (ящик, 80 кг) посылку с предполагаемыми джинсами, джерси, обувью и прочим иэ Бельгии. Там оказался после вскрытия нестоящий тогда продукт - сахар: Сережин батя, эстрадный человек с ощутимым бантом на груди" неосторожно послал пятиюродному брату в Бельгию старинную головку сахара (синенькую, на буфета партобкома), а брат-бельгиец, миляга, решил сдуру, что в России плохо с сахаром.
Что они там, в Бельгии, все такие ясновидящие, а?!
Но больше, нежели вес сахара, сильный Довлатов любил держать на вытянутых руках - стул... или, присев, в одной руке, или - без рук. Он был почти неограниченно обаятелен. За это и за его силу и мощь часто его метелили на улице хорьки-комплексанты маленького роста.
Плакал ли он, оставаясь вдвоем с девушкой, приятелем, женой? Мне он, разумеется, такое не говорил, а писал ли в остраненной форме, но именно о себе? - не знаю, не думаю, иная природа дарования, мне кажется. Да нет, писал, наверное. Или я чего-то. - увы! - не читал.