Мышляев медленно встал с топчана, переводя взгляд с Гаркуна на Заболотного и обратно, словно не в силах решить, кого удавить первым.
– Гена, – сказал он вкрадчивым голосом, – в чем дело? Где капуста, Гена?
Гаркун повернулся к нему, еще немного поморгал глазами, явно силясь понять, чего от него хотят, и смущенно отвернулся.
– Да что вы, в самом деле, – пробормотал он, – белены, что ли, объелись? Что, разве в мельнице их нет?
– Представьте себе, – язвительно сказал Заболотный, – нет и не было.
– Гена, – с нажимом произнес Мышляев. – Гена!
– Ну что – Гена? – окрысился Гаркун. – Ну, может, и забыл… Подумаешь, преступление! Или ты думаешь, что я действительно отволок их на рынок? – обиженно спросил он у Мышляева.
– Ты псих, – убежденно сказал Мышляев. – Да как же можно? Теперь я начинаю понимать, за что тебя вышибли с Гознака.
– Я вас умоляю! – голосом, полным яда и желчи, воскликнул Гаркун. – Вы еще профсоюзное собрание соберите «О недопустимом поведении, несовместимом с почетным званием российского фальшивомонетчика»…
– Не ори, сука, – прошипел Мышляев. – Не хватало еще, чтобы Кузнец тебя услышал! Баксы в мельницу, живо!
Гаркун прожег его многообещающим взглядом, но промолчал, чувствуя, что Мышляев прав. Вздыхая и возмущенно ворча себе под нос, он удалился в помещение, служившее ему рабочим кабинетом и временным жильем, и принялся шумно возиться там, выуживая из-под раскладушки обувную коробку.
– Было бы из-за чего шум поднимать, – проворчал он, появляясь в дверях. Обувная коробка была у него в руках. – Вот они, ваши баксы.
Начиная понемногу успокаиваться, Мышляев бросил в коробку мимолетный взгляд.
– Даже жалко, – сказал он. – Прямо как настоящие, ей-богу. Здесь все?
– А куда им деваться? – пожал плечами Гаркун.
– Маловато как будто, – с сомнением проговорил Мышляев. – Помнится, речь шла о сорока тысячах.
– Я не пересчитывал, – равнодушно ответил Гаркун. – Профессор, наверное, забрал. Он же собирался их препарировать.
– Я взял на анализ четыре купюры, – ответил Заболотный на безмолвный вопрос Мышляева. – Они уже уничтожены.
– Как же, уничтожены, – непримиримо пробормотал Гаркун. – Пропил, небось, с бабами, вот и все дела.
Заболотный окатил его молчаливым презрением, подошел поближе и тоже заглянул в коробку.
– Даже если бы я их пропил, – процедил он, – то недостача составила бы четыреста долларов. А здесь даже на глаз недостает гораздо большей суммы.
– Чепуха, – сказал Гаркун.
Мышляев молча вырвал у него коробку, высыпал фальшивые деньги на стол и быстро пересчитал.
– Девять шестьсот, – объявил он и повернулся к Гаркуну. Глаза его сделались похожими на пулеметные амбразуры. – Гена, я тебя сейчас выпотрошу голыми руками и разбросаю твои дерьмовые кишки по всей округе.