- Поганый ты нехристь! - рассердился дед и отошел.
Улугу нахмурился.
- А как огород-то?
- Гохча копает, - ответил Улугу. Но его тревожили общие вопросы, а не огород. - Теперь каждый дом свой саман есть. Кругом люди заболел. Жить трудно.
- Вы еще не видели, как бывает трудно жить. Вам только руку протянуть - мясо в тайге ходит.
- Нам не трудно, что ли?
- Гуся, рыбы у вас до черта.
- Что тебе, скажи! - с презрением воскликнул Улугу. - Разве гусь всегда тут живет? Зимой, что ли, он летает? А сегодня опять какой-то русский озером ходил и пугал все. Прямо не знаю, куда от русских деваться!
- Спокойно не живется?
- Нет!
- На русских и русским же жалуешься, - молвил Федя.
Улугу не ответил.
Уральцы были ему соседи, к ним уже все привыкли, и они, по убеждению Улугу, не считались теми русскими, которые мешали жить.
- У нас бога нету, что ли? Че наш бог худой? - вдруг с обидой обратился Улугу к деду.
- Бог на небе живет!
- Наса маленький бубен играли, ево все равно слышит.
- Бог-то все слышит, - с угрозой отвечал дед Кондрат.
- Конесно, бог один.
- Бубном чертей гонять, а не богу молиться, - сказал Федя.
- Все равно! Колокол тоже помогает, - подхватил Силин. - У-у, черти колокола боятся, ка-ак ударит - и враз чертей отбивает. Они, знаешь, черти эти, на приступ лезут, человечью душу схватить, а он их как крупной дробью. Вот заметь, парень, стало почище у вас на озере.
Улугу молчал, видимо сравнивая в уме, как шли дела с чертями раньше и как теперь.
- Все равно русский пришел - худо! - решительно молвил он и повалился на лавку, не выказывая ни деду, ни Егору никакого внимания.
Так много на отвлеченную тему, да еще русским наперекор, он никогда не говорил. Поэтому устал до изнеможения и едва прилег, сразу уснул и захрапел.
В том, как рыба ходила, какой дорогой гусь летал, была, казалось, прежде стройная гармония жизни. А теперь то тут, то там, и в больших делах и в мелочах, эта гармония нарушалась. Приход русских, рубка леса, постройка церкви интересовали Улугу. А вот гуси колокола испугались. Мелочи сильней всего досаждали Улугу, и он не мог смириться с тем, что весь строй старой жизни разваливался. Что бы ни случилось, Улугу казалось, что во всем виноваты русские. Конечно, их мало, а тайга велика, но они лезут всюду. Они проникли в душу Улугу.
В беседе с Кузнецовыми Улугу не высказал и малой доли того, о чем думал. Он говорил про гусей и про рыбу, про зверей, про рубку леса, но не в этом было главное. Он знал: гусей и рыбы еще много, стоило только отъехать, протянуть руку за ними. Улугу чувствовал другое: что жизнь теснит его, что все делается по-новому. Русские заводят все по-своему, и из-за них приходится все переворачивать.