Егор пустился к берегу. Навстречу шла лодка с огнем. Максимов и Тимошка с солдатами тоже поехали спасать людей.
Светало.
По берегу плелась босая баба в мокрой, плотно облегавшей одежде. У нее было опухшее смуглое лицо. Ее трясло от холода и страха. Она ничего не могла рассказать толком. Агафья Барабанова повела ее в избу.
- А баба сама выплыла! - удивлялись солдаты.
Агафья переодела бабу, накормила щами. Та оказалась каторжной. Ее брал в "женки" лоцман сплава. В бурю он был пьян и утонул.
- Ну и живи у нас, - говорила Агафья, - никто тебя не хватится. Из такой купели выбарахтаться - можно срок сбросить. Перекрещенная теперь.
Пообедав, баба стала искоса оглядывать одежду, в которую ее переодели. Старое, выцветшее платье понравилось ей. Оно было куда лучше коричневого в крапинку, которое еще вчера изорвал на ней пьяный лоцман. Бабу звали Ольгой. Она рябая, широколицая, на вид крепкая.
- Еще одна уральская будет... Найдем тебе работу.
- Я каторжная. Как хватятся меня...
- Никто тебя не хватится. Утонула - и все!
- Одним гибель, а другим воля, - сказал Федор. Он пришел и выпил водки.
- Куда я без паспорта?..
- Живи! Угодишь хозяйке - исхлопочем паспорт, - сказал Федор и подмигнул.
Взор Ольги прояснился.
Барабанов дал ей водки. Она выпила, закрыла лицо руками и истерически зарыдала.
Агафья утешала ее. Та жаловалась в голос на загубленную жизнь:
- Я проклятая! Проклятая! Нет, нет мне счастья! Окаянная я!..
Пришла старуха Кузнецова.
- Какая ты проклятая, доченька, - утешала она.
Ольга билась у нее на плече.
* * *
Река стихла, и только замутненные валы напоминали о ночном шторме.
Волны бились в глинистые обрывы.
Из-за туч взошло солнце. Черная баржа лежала напротив селения на белоснежном песке. Дальше по реке, на косах, видны были разметанные бурей суда.
- А седьмая-то как стояла, так и стоит на якоре, - толковали на берегу спасенные. Часть из них оказалась каторжанами, остальные солдатами.
Река несла обломки судов, бочки, ящики. Ночной шторм разбил целый караван.
Приехал гольд с Пивана и рассказал, что на той стороне к берегу выкатило утопленников. Гольду велели ехать к попу.
Посредине Амура на узкой косе у разбитой баржи толпился народ.
- Муку, соль - все погубили, - с горечью восклицали в толпе.
Пьяные полицейские офицеры, разместившись на тюках, играли в карты и пили коньяк.
- Они довольны! Теперь разбогатеют, остатки продадут. Всё буря покроет.
- Горсти соли у казны не допросишься, - говорили крестьяне, - а мешки в Амур пошли. Эх, лоцмана!..
Один из офицеров, широколицый, с рыжими усами, бесцветный, худенький и тщедушный, наблюдая за разгрузкой, прохаживался по косе. Он держался надменно.