– В том-то и вопрос.
– В чем?
– А в том, Петя, что я совершенно не понимаю, что, собственно, происходит в настоящий момент.
– Это у тебя с детства. Ты дело говори: что-где-когда. Почему кошатиной воняет? – Он взял со стола двумя пальцами за горлышко недопитую бутылку водки и приподнял на уровень глаз. – Первая?
– Первая,– кивнул Александр и показал пальцем на кухню. – Вторая – там. А запах… ну что запах – галлюцинация нагадила.
– В следующий раз она тебя сожрет. Который день?
– Петя, ну честное слово, я ж тебе говорю, не в том дело. Вломились, отмудохали, пока я в отрубе, – рот лентой, на голову черную шапку до пупа, руки назад. Перерыли всю хату и свалили. Все.
– А как вломились? Дверь вынесли, что ли?
– А то ты дверь не видел… Зачем ее выносить? Позвонили – я открыл.
– А глазок?
– Ну… Во-первых, он мутный, а во-вторых, в него заглядывать унизительно. И это даже – во-первых.
– Очень достойная позиция. – Петр достал пачку сигарет.
– Ну, очень – не очень…
– Достойная мудака. А зачем вставлял?
– Я не вставлял, так было. А за козла ответишь.
– Ладно, что взяли?
– Ни-че-го.
– Волков удивленно поднял брови.
– Шмон, Петя. Понимаешь, обыск в присутствии отсутствующего хозяина. С особым цинизмом. И, что самое безумное, я, по-моему, знаю, что именно они у меня искали.
– Что? – Петр вынул сигарету из пачки и прикурил.
– Они искали у меня, Петр, белую футболку.
– Петр, глубоко затянувшись, поперхнулся дымом, закашлялся и, сходив на кухню, вернулся со стаканом.
– Плесни-ка… сын Химеры.
– Петь, ну право слово… Ты присядь, а то стоишь, как… У меня и так в голове бардак. Тут вот какая история. Минуточку, говорить больно, – Гурский разлил по стаканам оставшуюся водку, выпил крупными глотками и закурил сигарету.
– Я недавно, весной, где-то месяца полтора крестьянствовал. Есть, оказывается, у нас чуть в стороне от Колпина детдом, такой частный, что ли, в общем, что-то вроде того. Там – директор Невельский Лев Кириллович. Он – хозяин, воспитатель и отец родной. Года полтора назад детдом этот загибался просто, ну, как все. А потом потихоньку, потихоньку стал распрямляться. Кирилыч этот спонсоров каких-то нашел, те – пожертвования, шмотки, то-се, короче, сейчас там полный достаток. И даже излишек.
– Это как?
– У Кирилыча – две тачки. У него своя, у жены своя. А жена… Молоденькая, глазами просто жрет. Но это отдельный разговор.
– Так что, такое выгодное дело – содержать приют?
– Не знаю, – Гурский пожал плечами. – Короче, знакомые мои ему там теплицу ставили, такую, знаешь, очень даже… Он с ними и расплатился соответственно. Ну, от них там всякая ерунда осталась – мусор, какие-то совсем мелкие недоделки. Они меня и подписали месяцок там пожить на свежем воздухе, потрудиться в свое удовольствие, ну и заработать, не напрягаясь. Я и поехал. Они меня представили, обо всем договорились и свалили. А я остался. Все хорошо: ребятня грядки копает, я ими руковожу, Анна – жена Кирилыча – на меня таращится, а я с девками старшими о жизни разговариваю и территорию облагораживаю.