- Ну, мальчику, кажется, уже двадцать четыре года, и яичницу он мог бы...
- Дело не в яичнице,- перебила Кукуша,- а в Фимке. Он совсем на этой шапке заклинился. Он уже обошел все начальство в Литфонде, в Союзе писателей, и ему везде отказали. Теперь ходит, все время бормочет: "Я восемнадцать лет в Союзе писателей, у меня одиннадцать книг, имею боевые награды". Я ему говорю: "Лысик, да что с тобой случилось, да забудь ты про эту шапку, да задерись она в доску". А он мне отвечает, что сдохнет, а шапку получит, и все ждет своего Каретникова. Вот Каретников приедет, вот он вам покажет, вот он вас заставит, перед Каретниковым вы все еще попляшете. А этот хренов Каретников, то он в Монголии, то в Португалии, я даже не знаю, когда он бывает здесь. О, господи! - она зашмыгала носом и полезла в карманчик за платком.- Это я, я во всем виновата. Я его толкнула бороться за эту вшивую шапку, а теперь не могу остановить. Я ему говорю: ну, Лысик, ну, дорогой, ну, пожалуйста, я тебе десять таких шапок куплю. Он говорит: "Нет, я восемнадцать лет в союзе, написал одиннадцать книг, имею боевые награды".
- Может быть, показать его психиатру?
- Может быть,- согласилась Кукуша.- Но, может, лучше и правда дождаться Каретникова. Если тот поможет... Но пока... Я к тебе для чего пришла... Сходи к Фимке, развлеки его как-нибудь, поговори по-дружески, спроси, что он пишет, когда закончит. Такой интерес на него всегда действует хорошо.
Я посетил Ефима и нашел его точно таким, каким его описала Кукуша. Он меня встретил в мятом спортивном костюме с дырой на колене, худой, всклокоченный, лицо до самых глаз заросло полуседой щетиной.
- Здравствуй, Ефим! - сказал я.
- Здравствуй.
Загородив собою дверь, он смотрел на меня, не выражая ни радости, ни огорчения.
- Ну, может быть, ты меня пустишь внутрь? - сказал я.
Он вошел следом.
- Можно сесть? - спросил я.
- Садись,- пожал он плечами.
Я сел в кресло в углу под оленьими рогами, он остановился передо мной.
- Я приехал к глазнику,- сказал я,- и вот решил заодно тебя навестить.
Он слушал вежливо, грыз черный ноготь на мизинце, но интереса к общению со мной не проявил. Я рассказал ему массу интересных вещей. Рассказал о хулиганстве детского писателя Филенкина, который в Доме творчества выплеснул свой суп в лицо директора. Ефим вежливо улыбнулся и, покончив с мизинцем, принялся за безымянный палец. Ни расовые волнения в Южной Африке, ни перестановки в кабинете Маргарет Тэтчер его тоже не заинтересовали.
Я предложил ему перекинуться в шахматы, он согласился, но, уже расставляя фигуры, перепутал местами короля и ферзя, а партию продул в самом дебюте, хотя вообще играл гораздо сильнее меня.