Через минуту она вышла на середину амбара. Руки ее были пусты.
Васюкову не хотелось нагружаться, но связывать валенки было нечем, а каждый боец мог унести лишь шесть-семь пар.
- Давай, забирай остальные, - сказал я ему.
- А может, кто-нибудь из бойцов вернется за ними? - спросил он, но, взглянув на меня, взял валенки.
- Пошли, сказал я всем и оглянулся на кладовщицу. А вы разве остаетесь?
- Нет... Я после пойду, - сказала она. Васюков протяжно свистнул и вышел. Я догнал его за углом амбара.
- Смотри там за всем, я скоро! - сказал я.
- Да ладно! - свирепо прошептал он. Гляди только, не подхвати чего-нибудь в тряпочку...
Я постоял, борясь с желанием идти во взвод, чтобы как-нибудь нечаянно не потерять то хорошее и праздничное чувство, которое поселилось уже в моем сердце, но потом всё же повернул назад к амбару. Внутрь я не пошел. Я заглянул в дверь и сказал:
- Я вас провожу, хорошо?
- Так я же не одна хожу, - песенно, как в первый раз, сказала кладовщица, пряча почему-то руку за спину.
- А с кем? - спросил я.
- С фонарем.
Я не хотел, чтобы она шла с фонарем. Он был третий лишний, как Васюков, и я сказал:
- С фонарем нельзя теперь. Село на военном положении...
В темноте мы долго запирали амбар,- петля запора не налезала на какую-то скобу, и мне надо было нажимать плечом на дверь. Наши руки сталкивались и разлетались, как голуби, и, посколь-знувшись, я схватился за концы ее шали. Мы оказались лицом к лицу, и я смутно увидел ее глаза испуганные, недоуменные и любопытные. В глаз и поцеловал я ее. Она отшатнулась и прикрыла этот глаз ладонью.
- Я нечаянно. Ей-богу! - искренне сказал я.- Вам очень больно?
- Да не-ет,- протянула она шепотом.- Сейчас пройдет.
- Подождите... Дайте я сам,- едва ли понимая смысл своих слов, сказал я.
- Что? - спросила она, отняв ладонь от глаза. Тогда я обнял ее и поцеловал в раскрытые, ползущие в сторону девичьи губы. Они были прохладные, упруго-безответные, и я ощутил на своих губах клейкую пудру сахара.
Странное, волнующее и какое-то обрадованно-преданное и поощряющее чувство испытывал я в тот момент от этого сахарного вкуса ее губ. Я недоумевал, когда же она успела попробовать сахар, и было радостно, что сахар этот был моим подарком, и мне хотелось сказать ей спасибо за то, что она попробовала его украдкой... Я думал об этом, насильно целуя ее и чувствуя слабею-щую силу ее рук, упершихся мне в грудь. О том, что она заплакала, я догадался по вздрагивающим плечам,- лицо ее было в моей власти, но я его не видел, и испугался, и стал умолять простить меня и гладить ее голову обеими руками.