Белке на ветке солнце виднее, чем другим обитателям леса. Тоже замерла белочка, села, подняв роскошный хвост, прищурилась на солнце и долго сидела, не шелохнувшись…
У своего видавшего виды чума стоял Тосана с непокрытой головой, повернув к светилу испещренное морщинками лицо, смуглое и торжественное. Тосана смотрел на солнце, как на деревянного божка, которого в жертвоприношении только что умиротворил кровью оленя. Рядом с ним – Еване, стоит, сложив ладони, кончики пальцев у самого подбородка. Жмурится девушка, улыбается. Чуть позади старая Санэ, тихонько опустив шкуру, закрывавшую вход в чум, тоже смотрит на солнце, так и не отняв руки от холодного, припорошенного снегом полога.
Вся семья пребывает в благоговейном молчании.
Вдали на полянке сбились в кучу олени, стоят, повернув к солнцу рогатые головы. Возле них сидит на снегу Нук и словно пытается распознать солнце по запаху, втягивая воздух носом и деловито помахивая хвостом.
* * *
Сезон добычи пушных зверей кончался. Соболи стали линять: зимнюю одежку износили, а летнюю еще не приобрели. В марте соболиные пары, резвясь и играя, бегали по насту, радуясь окончанию полярной ночи, а вместе с ней и зимы. У соболей проходил ложный гонnote 42.
Не без сожаления расставались холмогорцы с охотничьими тропами: рассчитывали на богатую добычу, на несметные пушные вороха, но каждая шкурка доставалась с большим трудом, и добыли они зверей не так уж много. На всех
– восемьдесят шесть соболей, шестьдесят куниц, тридцать два белых песца, полсотни белок.
Еще пять-шесть лет назад в бассейне Таза одних только соболей охотники промышляли по три-четыре сотни на брата. Зверя поубавилось, да и часть соболей, вспугнутая оживлением и многолюдьем в мангазейских лесах, ушла в более глухие места.
Ясак ненецкие роды собирали и отвозили мангазейскому воеводе по окончании охоты, выкупая заложников – аманатов. В стойбищах ненцев и хижинах остяков, куда Тосана возил Бармина покупать меха, приобрести удалось немного. До сбора ясака охотники боялись продавать шкурки, да и товары, которые им предлагал Аверьян, мало привлекали местных жителей. Если раньше, когда промышленные и торговые люди из Двинского уезда здесь только появились и каждая побрякушка, металлическая поделка, лоскут цветного сукна ценились высоко, то теперь этот товар стоил дешево. У заезжих промышленников появился могущественный и богатый соперник в торговле – Мангазея с обилием самых разнообразных товаров, привозимых купцами с верховьев Оби, с Енисея, из Тобольска и Березова. В торговых рядах можно было купить даже китайский фаянсовый сосуд, перстень с агатом, сердоликом, бирюзой или серебряную иноземную монету для ожерелья туземной модницы, не говоря уже о других ходовых товарах. Все это проникало в Златокипящую торговыми путями через множество рук неведомо откуда и от кого.