– С вами все в порядке?
– Думаю, да, – ответил я. Сунул пластинку в сумку. – Конечно.
– Мне показалось, вы сейчас расплачетесь.
– Просто тяжелый день, – объяснил я, хотя еще не пробило и двух часов.
Вытер глаза и с удивлением почувствовал слезы на тыльной стороне руки.
– Пока, Хэнк, – сказал он.
– А?
– Хэнк Вильямс, – пояснил лысый. – Один из великих. Бессмертный.
– Именем закона я вынужден вам напомнить, что Бессмертных не существует, – заметил я. – Такое предположение комиссия опровергла на основании…
– Просто фигура речи, – оборвал он меня. – Ничего личного, понимаете?
Собака намеревалась проводить меня, но я отослал ее в гараж. И пошел прогуляться вокруг озера. Я не мог выкинуть из головы картинку. Она напоминала мне песню. Она почти, но не совсем, крутилась у меня в голове.
Да еще и имя, Хэнк. Мое имя. Хоть я никогда и не пользовался им. По словам мамы, его дал мне отец.
Слишком много старья.
Все понимали это, однако никто не знал, что делать.
Решение, или Право Уничтожения, как его назвали позже, когда оно стало официальной политикой государства, пришло с грохотом, в прямом смысле этого слова. Пятого апреля 20.. года в четыре сорок утра небольшой взрыв, сопровождающийся сильным пожаром, прогремел в музее Дорсэ в Париже. К тому времени как огонь погасили, четыре шедевра импрессионизма погибли, включая картину Моне. Пламя вызвало маленькое зажигательное устройство с таймером.
В заявлении, отправленном по электронной почте в офисы «Пари Матч» и «Интернешнл Геральд Трибьюн», говорилось, что ответственность за взрыв берут на себя некие «устранители». Так называемое «Интернациональное собрание деятелей искусства», используя потрясающе вульгарную в то время образность, сравнивало западную культуру с человеческим телом и вопрошало, что случится, если оно будет только потреблять и никогда не испражняться.
Интернациональная природа движения стала ясна на следующей неделе, когда две бомбы одновременно взорвались в лондонской галерее Тейт и мадридском Прадо. В Тейт огонь свирепствовал особо, повредив две работы Тернера и уничтожив Констебля. В Прадо замысел террористов сорвался. Музеи по всей Европе ответили на взрывы заменой оригиналов голографическими репродукциями и трехмерными копиями, ускорив процесс, который уже зарождался в ответ на ухудшение условий, вызванное атмосферным загрязнением.
«Век цифровой репродукции заставляет отмирать оригиналы, – сказал куратор берлинской галереи Хаверштаттер. – Они будут предоставлены на изучение квалифицированным академикам».
Охрану усилили, а посещение музеев увеличилось. Выходит, уничтожая великие произведения искусства, устранители напомнили людям об их ценности. Поврежденные работы пользовались успехом на специальной выездной выставке «Ответ искусства вандалам». Реконструкции уничтоженных картин одновременно выставили для побивающих все рекорды толп зрителей в Токио, Лондоне, Нью-Йорке и Ванкувере. Поздним летом, через два месяца после террористических актов, всем уже казалось, что устранители – всего лишь новые чудаки, которые регулярно вызывают потрясения в мире искусства, а кризис миновал.