— У нас уже нет на это сил, — сказал старший. — Может, после, желающие... — Попросил: — Прикажите охране, чтоб не препятствовала.
Зубов кивнул и дал распоряжение охраннику. И только тогда подошел к Вайсу и, глядя емцу в глаза, объявил:
— Ну, это так здорово, что ты живой, я даже выразить тебе не могу!
Машина вернулась за Зубовым. Зубов открыл перед Вайсом дверцу:
— После поговорим.
Всю дорогу они молчали, только изредка позволяя себе заглядывать друг другу в глаза.
Над районом, из которого они только что уехали, с новой силой разразился налет.
Солнечный восход окрасил поверхность озера Ванзее в нежные, розовые тона. Вайсу показалось, что перед ним мираж.
Возле пристанейц стояли крохотные яхты и спортивные лодки красного дерева.
Машина спустилась к набережной и остановилась возле купальни.
Зубов хозяйски взошел на мостки, толкнул ногой дверь в купальню. Сказал хмуро:
— Давай окунемся, — и стал раздеваться.
Вайс, оглядывая мощную, мускулистую фигуру Зубова, заметил:
— Однако ты здоров, старик!
— Был, — сказал Зубов. — А теперь не та механика. — Погладил выпуклые, как крокетные шары, бицепсы, пожаловался: — Нервы. — Разбежался и, высоко подскочив на трамплине, прыгнул в воду и яростно поплыл саженками.
Вайс с трудом догнал его в воде, спросил сердито:
— Ты что, сдурел?
— А что? — испуганно спросил Зубов.
— Разве можно саженками?
— Ну, извини, увлекся, — признался Зубов. Брезгливо отплевывая воду, заявил: — Купается здесь всякая богатая сволочь, даже воду одеколоном завоняли.
— Это сирень, — объяснил Вайс; приподнял голову, вдохнул аромат: — Это же цветы пахнут.
— А зачем пахнут? — сердито сказал Зубов. — Нашли время пахнуть!
— Ну, брат, уж это ты зря — цветы ни при чем.
— Разве что цветы, — неохотно согласился Зубов. Глубоко нырнул, долго не показывался на поверхности. Всплыл, выдохнул, объявил с восторгом: — А на глубине родники аж жгут, такие студеные, и темнота там, как в шахте. — Поплыл к берегу брассом, повернул голову, спросил ехидно: — Видал, как стильно маскируюсь? Ну хуже тебя, профессор!
Они поднялись на плавучий настил купальни, легли на теплые, уже согретые солнцем доски. Вайс заметил новый рубец от раны на теле Зубова, затянутый еще совсем тонкой, сморщенной, как пенка на молоке, кожей.
— Это где же тебя?
Зубов нехотя оглянулся:
— Ты какими интересуешься?
— Самыми новенькими, конечно.
— Ну ладно, — хотел уклониться от ответа Зубов, — живой же!..
— А все-таки!
Зубов помолчал, зачерпнул в горсть воды, попил из нее, потом сказал хрипло:
— Я ведь в Варшаве в гетто с моими ребятами проник, но только после восстания, когда ихних боевиков уже почти всех перебили. Кругом горит, люди с верхних этажей обмотают детей матрацами и, обняв, прыгают вниз. А по ним снизу из автоматов...