Для успешного завершений этой деятельности бригаденфюреру необходимы были люди, которые могли бы преданно, надежно и быстро выполнять любые его поручения.
Альфред Фаергоф должен был отобрать нескольких человек из состава особой личной группы при Вальтере Шелленберге.
Иоганн Вайс своим стоическим поведением в тюрьме засвидетельствовал безусловную преданность Шелленбергу. Но принять окончательное решение Фаергоф не торопился. Чем больше нравился ему Вайс, тем более подозрительными казались его сдержанность и то достоинство, с каким он держал себя. Фаергоф был принципиально убежден, что чем благородней оболочка человека, тем больше скрывается за ней дряни. Его опыт подсказывал: чем подлее человек, тем тщательнее он стремится соблюдать все внешние правила приличия и нравственности.
В один из вечеров Фаергоф пригласил Вайса покататься с ним в лодке на Ванзее и, наблюдая, как тот гребет, спросил, не был ли он моряком. Вайс сказал, что прежде жил в Риге и часто выходил в море со своим другом Генрихом Шварцкопфом.
Фаергоф заявил презрительно:
— Племянник Вилли Шварцкопфа? Оберштурмбанфюрера, у которого открылся талант лабазника? Я думаю, он хорошо наживается на хозяйственной работе в СС.
— Вилли Шварцкопф — старый член партии, — возразил Вайс.
— Поэтому он и успел нахватать себе столько ариезированного имущества, что стал богачом!
— Он живет очень скромно.
— Где?
— В своей личной канцелярии.
— А вы были в его новом особняке?
— Я дружу только с Генрихом.
— Напрасно. Друзей следует выбирать не по влечению сердца, а по тому месту, которое они занимают в империи.
— Но я не смею предложить свою дружбу фюреру, — усмехнулся Вайс.
Фаергоф расхохотался, но глаза его остались холодными. Внезапно он спросил требовательно:
— Вы действительно готовы были отдать жизнь за Шелленберга, когда находились в тюрьме?
— А что мне еще оставалось? — в свою очередь задал вопрос Вайс. — Я предпочел быть повешенным за преданность Шелленбергу, чем за то, что не сохранил преданности ему.
— Это вы хорошо сказали, — одобрил Фаергоф. — А то, знаете, личности, щеголяющие в одеждах героев, не внушают мне доверия. В этом всегда есть что-то противоестественное. Еще вопрос: вы были знакомы с Хакке?
— Да.
— Что вы о нем можете сказать?
— Болван.
— Ну а подробнее?
— Если вы о нем знаете что-нибудь другое — пожалуйста!..
— А что именно вы о нем знаете?
— Думаю, меньше, чем вы.
— Ах, так! — зло воскликнул Фаергоф. — Так вот: Хакке показал, что предлагал вам взять досье, которые хранились у него в сейфе.
— Что значит «показал»? — спросил Вайс. — Разве его кто-нибудь допрашивал?