— Сейчас я вас допрашиваю.
— О чем?
— Почему вы отказались взять у него досье? Вы ведь знали, кого они касаются.
— Вот поэтому я и отказался, — ответил Вайс.
— Точнее, — потребовал Фаергоф.
— Если бы я только подержал их в руках, — сказал Вайс, — меня бы давно ликвидировали. Ведь так?
— Так, — подтвердил Фаергоф.
— Ну вот вам мой ответ на ваш вопрос.
— А почему вы не донесли?
— Кому?
— Шефу.
— Как по-вашему, если бы Шелленберг не захотел связать себя некими сведениями о фюрере, которые никому не должны быть известны, что бы он сделал со мной? Ликвидировал.
— А если б он захотел ознакомиться с досье?
— Тогда зачем ему, чтобы об этом знал я? И в этом случае он поступил бы со мной так же.
— Слушайте! — воскликнул Фаергоф. — Вы мне нравитесь, вы просто разумный трус.
Вайс сказал убежденно:
— А я и не скрываю этого. На нашей службе единственный способ сохранить жизнь — стараться не предугадывать, что тебе прикажут сделать, а делать только то, что тебе приказывают.
— Прекрасно, — с облегчением согласился Фаергоф. — Но все-таки вы, наверно, хотите чего-то большего?
— Как и все, — вздохнул Вайс. — Хочу, чтобы мне приказывало как можно меньше людей, а я мог бы отдавать приказания многим.
— Отлично! — обрадовался Фаергоф. — Вы просто открыли универсальную формулу стимула для каждой человеческой личности. — И, вдохновляясь звуками собственного голоса, почти продекламировал: — Человек может осознать себя личностью только через власть над другим человеком. А убийство — это и есть проявление инстинкта власти.
— Здорово! — сказал Вайс. — Можно подумать, что это вы помогали фюреру сочинить «Майн кампф».
— Книга написана дурно, богатство немецкого языка в ней совершенно не использовано.
— Это библия партии.
— Не ловите меня на слове, — с насмешкой в голосе посоветовал Фаергоф. — Стилистические тонкости только затемняют смысл политического документа, каждое слово которого долно быть отчетливо ясно и проникать в голову, как пуля.
— Правильно, — согласился Вайс. — Вы удивительно точно владеете энергичной фразеологией.
— Если бы не моя многолетняя дружба с Вальтером, я бы давно проявил свои способности теоретика.
— Как Розенберг?
Фаергоф поморщился.
— Геббельс остроумно заметил как-то: «Социализм в нашей программе — лишь клетка для того, чтобы поймать птичку». Но я считаю, что Розенберг слишком злоупотреблял социалистической терминологией, и в свое время это отпугивало от нас германских промышленников и финансистов.
— А теперь?
— Вы же знаете, что промышленные и финансовые магнаты имели самое прямое отношение к «заговору двадцатого июля». Но имперский министр вооружения и военной промышленности Шпеер, очевидно с ведома фюрера, запретил проводить расследование об их участии в заговоре. Как-никак в их руках военная экономика страны, и это могло на ней отразиться.