Чижик и подумать не мог, что полковник столь глубоко изучил его личную жизнь, лучше его самого. Во всяком случае, о Бутько капитан-лейтенант ничего не знал.
– ...Но связи с СПЛ не было: он, гад, и им приказал соблюдать радиомолчание... А когда Крутаков связался со мной, то доложил, что Верлинов ушел на скутере, а они легли на обратный курс...
Дронов понимал: объективно этот всклокоченный мальчишка ни в чем не виноват и не заслужил того, что ему предстоит. Но жизнь требовала найти козла отпущения, громоотвод, и логика служебных расследований подталкивала к грубой каменной плите жертвенника именно командира «У-672». Потому что иначе кровь придется пускать Сушнякову или, чего доброго, ему самому...
Полковнику не было жаль бывшего капитана, ибо сострадание, как, впрочем, честь, совесть, порядочность и другие подобные категории, не входит в систему служебно-должностных ценностей, не отражается в характеристиках, не учитывается при аттестациях и не способствует продвижению по службе. Он внимательно рассматривал Чижика, вспоминал его семейные обстоятельства, но вовсе не из сочувствия к искореженной судьбе молодого офицера. Дронова интересовало одно: говорит он правду или лжет. Именно от этого зависело многое, в том числе и благополучие самого начальника Управления.
– ...Я дал команду Крутакову вернуть гада, он догнал его, выпустил за борт Прокопенко с Тимофеевым...
До сих пор капитан-лейтенант Чижик говорил правду, но девяносто семь процентов ее на этом заканчивались, хотя для Дронова самое главное только начиналось: именно для того, чтобы услышать оставшиеся три процента, он и вытребовал бывшего капитана в Москву.
– ...Они его скрутили и притащили обратно, а потом он что-то выкинул...
– Что? – почти выкрикнул полковник. – Куда выкинул? Подробней!
– Да не «куда»... Сделал что-то... Или кислород стравил, или электропроводку замкнул, или еще какую диверсию учинил... Слышал только, как Крутаков крикнул: «Держи его, а то нам каюк!» И все, связь оборвалась...
– Значит, все произошло в лодке? – Дронов буравил подчиненного тяжелым, давящим взглядом. – Говори точно, не ври и ничего не путай – в момент аварии Верлинов находился в «малютке»?
Это был момент истины, ради которого начальник Управления, многократно читавший рапорта, служебные записки, объяснения и протоколы допросов Чижика, к которым нельзя было придраться – ни противоречий, ни даже расхождений, вызвал его на личную беседу. Все-таки одно дело врать какому-нибудь оперу или следователю, а совсем другое – лгать в глаза начальнику, от которого непосредственно зависит твоя судьба.