Так дорога провела нас через юго-восток страны, закончившись парой менее ясных деньков, полных горной прохлады.
— LesPyrenees-Orientales[5], Восточные Пиренеи, — объявил отец, разворачивая дорожную карту на нашей походной скатерти, — я столько лет мечтал сюда вернуться!
Я пальцем проследила маршрут и оказалась на удивление близко к Испании. Эта мысль — и красивое слово «Ориентале» — взбудоражила меня. Мы приближались к границе известного мне мира, и я впервые задумалась о том, что с каждым годом буду уходить за них дальше и дальше. Отцу хотелось побывать в каком-то монастыре, и он заметил:
— Думаю, к вечеру доберемся в городок у подножия, а утром пешком отправимся туда.
— Это высоко в горах? — спросила я.
— Примерно на середине склона, так что монахи могли не опасаться никаких захватчиков. Монастырь основан ровно в 1000 году. Трудно поверить — его высекли в скалах, куда трудно добраться даже самым рьяным паломникам. Но тебе и городок внизу понравится. Старый и исполненный подлинного испанского очарования городишко. — Говоря это, отец улыбался, однако выдал свое беспокойство, слишком поспешно складывая карту.
Я предчувствовала, что скоро услышу продолжение рассказа; и, может быть, на этот раз мне не придется упрашивать.
Мне действительно понравился Лебен [6], куда мы въехали под вечер. Городок или большая деревня с домами из сероватого песчаника раскинулся на склонах небольшой вершины. Великие Пиренеи нависали над ним, затеняя все улочки, кроме самых широких, тянувшихся от подножия к речной долине и к сухим террасам возделанных полей. Пыльные уличные деревья на каменистых «пьяцца» были подстрижены кубиками и не давали тени ни прохожим, ни торговкам, выставлявшим на продажу кружевные скатерти и бутылочки лавандовой настойки. Вершину городка на холме украшала неизбежная каменная церковь, захваченная ласточками, и нам отовсюду видны были ее башенки, плывущие в тени большой горы, протягивавшейся все дальше в долину по мере захода солнца.
Мы со вкусом поужинали, съев холодный овощной суп «Гаспаччо» и телячьи отбивные в ресторанчике на нижнем этаже одной из городских гостиниц прошлого века. Управляющий остановился у нашего столика, опершись ногой на медное ограждение барной стойки, и лениво, но любезно расспрашивал нас о поездке. Это был незаметный человечек в безукоризненном черном костюме, длиннолицый и смуглый. Его французский звучал стаккато [7] и сдобрен был незнакомым мне выговором, так что я понимала его намного хуже отца. Отец переводил мне.
— О, конечно же, — наш монастырь! — начал метрдотель, отвечая на вопрос отца. — Вы знаете, наш Сен-Матье каждое лето привлекает восемь тысяч туристов! Да-да. Но все они такие милые, тихие христиане: поднимаются наверх пешком, как настоящие паломники. Сами застилают утром постели — мы и не слышим, как они приходят и уходят. Конечно, многие приезжают ради