«Я пришел сюда первым, старуха».
Тут же раздается суровый, скрипучий мужской голос, с легким немецким акцентом уроженца чикагского Сайт-Сайда, сына или внука приехавшего в Америку эмигранта.
— Обезьяна, — говорит Генри, глядя прямо перед собой. Глядя прямо на Чарльза Бернсайда, но не зная этого. — На шестке.
Кошить как пшенишу.
Что же такое получается? Старый маньяк, говорящий, как Арнольд Шварценеггер?
Кто была эта женщина? Если он сможет вспомнить ее имя, то позвонит Джеку.., или Дейлу, если телефон Джека по-прежнему не отвечает.., и положит конец кошмару Френч-Лэндинга.
«Кошмар леди Магоуэн» в исполнении Вуди Эрмана".
— Кошмар, — говорит Генри. Потом чуть изменяет голос, чуть растягивает слово — как старик:
— Кошмар.
Голос он имитирует здорово. Слишком здорово — по мнению старика, что стоит за дверью с секатором в руке и мрачно смотрит на Генри. Каким образом этому слепому удается так точно копировать его голос? Нехорошо это. Не правильно. Старому маньяку хочется вырезать голосовые связки из горла Генри Лайдена. Он обещает себе, что сделает это в самом скором времени.
И съест их.
Сидя на вращающемся стуле, нервно барабаня пальцами по дубовой панели, Генри вспоминает короткую стычку у эстрады.
Вскоре после начала танцев на Клубничном фестивале.
«Скажите мне, как вас зовут и что бы вы хотели услышать?»
«Я — Элис Уитерс, и… „Лунный свет“, пожалуйста. Бенни Гудмана».
— Элис Уитерс, — говорит Генри. — Это ее имя, и, если она не знает твоего имени, мой дорогой убийца, тогда я — обезьяна на шестке.
Он начинает подниматься, и в этот момент кто-то.., или что-то.., начинает постукивать, очень тихо, по верхней, стеклянной половине двери.
***
Медведица подтягивается ближе, чуть ли не помимо воли, и теперь она, Джек, Док и Нюхач сгрудились вокруг дивана, куда наполовину ушел Мышонок. Он похож на человека, которого медленно, но верно засасывает зыбучий песок.
«Нет, — думает Джек, — это не зыбучий песок, но смерть у него ужасная, это точно. Без всяких сомнений».
— Слушайте, — говорит Мышонок. Черная слизь вновь образуется в уголках глаз. Хуже того, течет из уголков рта. Запах разложения усиливается по мере того, как внутренние органы Мышонка один за другим прекращают борьбу. Джек искренне поражен их столь долгому сопротивлению.
— Говори, — кивает Нюхач. — Мы услышим.
Мышонок смотрит на Дока:
— Когда я закончу, сделай мне хороший укол. «Кадиллака».
Понимаешь?
— Хочешь опередить смерть?
Мышонок кивает.
— Согласен. Уйдешь с улыбкой на устах.
— В этом я сомневаюсь, братец, но буду стараться.
Он переводит покрасневшие глаза на Нюхача.