Когда я прыгал на землю, я увидел горстку пассажиров, стоявших метрах в двадцати от самолета, и встревоженного дядю Пашу — диспетчера этой полосы.
— Граждане! — надсадно крикнул дядя Паша. — Стойте на месте! Никто вам посадку еще не объявлял!..
Он подбежал вплотную ко мне и, мокренький, задыхающийся, сразу зашептал:
— Чего случилось-то?.. Где Сергей Николаевич?
— Все в порядке, — сказал я ему. — Сидит, отдыхает.
— Он что, не выйдет? — поразился дядя Паша.
— Я же сказал, отдыхает, — разозлился я и сунул дяде Паше пакет с папиросами: — Вот просил передать.
— Господи! И чего тратится!.. Я балуюсь, а он потакает...
Дед сразу же успокоился, лихо сдвинул фуражку на затылок и, оглянувшись на пассажиров, склочным голосом затараторил:
— А у нас тут чего было! Возмущаются!.. Раз не сели, два не сели — как шум началси!.. Мол, летать не умеют!.. Дескать, посодют всякого!.. Ну я, конечно, тоже тут спуску не дал. Будя, говорю, болтать! Будя!.. Не знаете, говорю, а треплете. Это же Сергей Николаевич Сахно!.. Самый лучший летчик повсюду!.. Конечно, может быть, тольки немного старый... Но это я же, сам понимаешь, посторонним не скажу... Наше дело, семейное.
— Какая загрузка? — спросил я.
— Да семь человек, будь они неладны... — махнул рукой дед.
— Почта есть?
— Откуда ей взяться в это время?
— Давай загружай.
— Нехай еще подождут, — беспечно сказал дядя Паша, и я понял, о чем он меня сейчас спросит.
— Слушай, Дим, а Дим... — Для большей секретности он понизил голос до шепота. — Вы чего это сто раз заходили, а сесть не могли, а?
Я подумал о том, что, сказав «наше дело, семейное», дядя Паша был абсолютно прав. Я ему подмигнул заговорщически и тоже шепотом ответил, как «свой своему»:
— Старик решил погонять меня в заходах на короткую полосу... А посадить не доверил. Сам сажал.
— Это-то было видно! — со знанием дела веско сказал дядя Паша. — Почерк...
— Верно, да? — обрадовался я. — Ну порядок! Толковый ты парнишка, дед! Сажай пассажиров. Взлетать пора...
— Не боись, Димитрий! — лихо ответил дед. — Все будет в ажуре!..
Все будет в ажуре! Все будет в ажуре... А если он летать больше не сможет? Что тогда будет?.. Все ли тогда будет в ажуре?
В шестнадцать часов с копейками мы прилетели в Добрынино.
Я побежал сдавать портфель и на лестнице нос к носу столкнулся с Василием Григорьевичем Селезневым.
— Соломенцев! Где командир? — спросил Селезнев.
Я буквально похолодел. Неужто он мог что-нибудь узнать? Но от кого? Когда? Я лихорадочно стал вспоминать всех пассажиров — кто из них мог рассказать Селезневу про три захода на посадку?..