Коттедж с такой же, как у всех, красной крышей стоял с распахнутой дверью. Однако Бабушкин не позвал Лайму внутрь, а повел к маленькой беседке, выкрашенной в сентиментальный розовый цвет.
— Когда цветут вишни, тут просто рай, — сообщил он, доставая из кармана дешевую пластмассовую зажигалку. — Я не большой любитель ковырять лопатой землю.
— Садовника у тебя нет? — машинально поинтересовалась Лайма.
— Да перед кем тут выпендриваться? — пожал плечами Бабушкин. — Экскурсии мне сюда водить, что ли? Главное, чтобы самому здесь хорошо было. А мне хорошо!
Он подождал, пока Лайма сожмет губами папиросу, и поднес ей огонек. Потом закурил сам.
— Ну как, нравится? — спросил он. — Это редкая вещь, табачок вручную собран.
— Потрясающе, — соврала Лайма.
На самом деле у табака был отвратительный привкус, и после дюжины затяжек Лайма сдалась.
— Не хочу больше, — призналась она, сняв табачную крошку с языка. — Но все равно спасибо, это было… познавательно.
— Антон сказал, Граков на тебя глаз положил? — ухмыльнулся Бабушкин, засунув портсигар обратно в карман.
— Что он еще про меня сказал? — ледяным тоном уточнила Лайма. — Сочиняет всякие небылицы!
— Да ладно, не бери в голову. Так ты пойдешь завтра в гости?
— Конечно, пойду, — запальчиво сказала она. — Чего бы мне не пойти?
— Отлично. Значит, еще пообщаемся. Я в дом тебя не зову, не прибрано у меня там. В другой раз, договорились? Мы с твоим мужем иногда вместе пиво пили. Если хочешь, я тебе как-нибудь на гитаре сыграю.
— Хочу, — мгновенно откликнулась Лайма.
— Я знаю, бабы любят, когда им песни поют. Просто бери вас голыми руками.
Лайма на всякий случай многообещающе хихикнула. Она была мастером раздавать авансы. И уходить в кусты, когда дело доходило до выплат по счетам.
Распрощавшись с Бабушкиным и пожелав Арчи всего самого наилучшего, Лайма выкатилась обратно на дорогу и тут почувствовала, что асфальт шатается у нее под ногами, словно палуба корабля.
— Не поняла, — пробормотала она. — Что это с моим вестибулярным аппаратом? Разве что меня от голода шатает? Надо было поплотнее поесть.
Она сделала еще несколько шагов, повисла на собственной калитке и въехала на ней в сад. Анисимов, который по-прежнему торчал на улице, поднял голову и посмотрел на нее с деланым равнодушием. За время ее отсутствия он ничего путного не возвел, хотя продолжал изображать кипучую деятельность.
Лайма отцепилась от забора и едва не упала. Заплетая ногу за ногу, она двинулась по дорожке к дому. И тут почувствовала, что у нее сильно жжет во рту. Открыла его и громко подышала.