— Что это с вами? — не выдержал я спросил Анисимов. — Плохо себя почувствовали? Заводить мотоцикл?
— Нет, — она помотала головой и неуверенно произнесла: — Почему-то у меня сейчас очень большой язык… Он не умещается во рту.
— Тогда высуньте его, — посоветовал мерзкий тип. — Пусть свисает вниз. Вам должно пойти.
Лайма потрогала язык пальцами и нашла на нем табачную крошку. «Боже мой! — сообразила она. — Бабушкин, гад, курит какую-то дрянь, недаром в его портсигаре лежат самокрутки. Как я сразу не догадалась?!» Она решила побыстрее идти домой и принять меры, сделала несколько быстрых шагов и чуть не свалилась. Анисимов все-таки не выдержал и подошел к ней, хотя всем своим видом изображал презрение.
— Где это вы надрались? — спросил он, решив, что нашел единственно правильное объяснение ее состояния. — Еще солнце не село.
— Солнце тут ни при чем, — ответила Лайма и посмотрела на него вприщур. — У вас лицо почему-то очень широкое. Ужа-а-асно широкое!
Она руками показала, какое у него лицо, и снова едва не упала. Анисимов вздохнул, взял ее под локоть и силой довел до крыльца. Заставил подняться по ступенькам и только после этого отпустил.
— Надеюсь, вы не устроите еще одну пьяную драку.
Сознание Лаймы взобралось по ступенькам как-то отдельно от нее. Оно, это сознание, отлично понимало, как она сейчас смотрится со стороны. Следовало побыстрее скрыться в доме.
— Отпустите меня! — потребовала она и брыкнула ногой, хотя сосед уже давно ее отпустил. Совершенно неожиданно на глаза ей навернулись слезы. — Вы хотите жить за забором и не видеть меня?! Вот идите и живите! Если вам не хватит досок, можете разобрать мой сарайчик.
— Это что, сцена ревности? — ехидно спросил Анисимов. — А насчет забора не волнуйтесь, дерева у меня много, ваш курятник останется целым и невредимым.
Он повернулся и пошел прочь, не желая видеть ее пьяных слез. Мимоходом подумал, что в таком настроении она может снова напасть на бедного больного Альберта, но решил, что вмешиваться ни за что не станет.
— Евгений!!! — позвала Лайма, добравшись до дивана и упав на него спиной. — Меня отравили!
Корнеев вырвался из подвала, словно струя нефти, до которой добрались буровики. Наделал много шума и уже начал было звонить боссу, когда Лайма плачущим голосом сообщила:
— Мы с Бабушкиным курили анашу или что-то в этом роде. Не знаю, что теперь со мной будет.
— Ну, ты даешь! — возмутился ее напарник, плюхнувшись в кресло. — Разве можно орать «Отравили!», когда ты всего лишь словила кайф!
— Я никого не ловила, — возразила Лайма и заплакала.