Ночь Стилета-2 (Канушкин) - страница 3

— Дядя Женя, какое красивое утро!

— Как твои глазки, Настенька. Жениха тебе хорошего, девочка…

Он уже бежал дальше.

А потом, после завтрака, он каждый день измерял талию шелковой тесьмой, и, если отметка перемещалась хотя бы на сантиметр, это означало строгую диету, правда, в его случае несколько своеобразную — три-четыре чашки кофе и пара шипучих таблеток витамина С. Плюс вода. Именно такая своеобразная диета являлась чуть ли не ежедневным рационом питания бывшего английского премьера баронессы Тэтчер.

Железная леди.

Он очень симпатизировал Маргарет Тэтчер. И очень ее уважал. Даже в то время, когда обе страны были разделены железным занавесом. Быть может, в то время даже больше.

После сорока измерять талию нелишне хотя бы пару раз в месяц. Лучше чаще. А уж после пятидесяти это следует делать ежедневно. Что он и делал.

Он был из породы красивых мужчин, которые оставались таковыми до глубокой старости, не позволяя себе превращаться в расползшихся по дивану увальней, похрапывающих у телевизора.

Был и еще один ежедневный тренинг — партия в шахматы. А его противники кое-что смыслили в этой игре, попадались среди них и гроссмейстеры.

Правда, и на его работе порой выпадали те еще шахматные комбинации и его оппоненты бывали похлеще иного гроссмейстера. Его работа была ему и хобби, и увлечением, и любовью, и верой номер один в жизни. Только он никогда не задумывался об этом, а скажи ему — лишь пожал бы плечами.

Однако хобби он тоже имел. Целых два. Он коллекционировал марки, из-за чего некоторые любя и не без доли уважения называли его Филателистом, и еще он коллекционировал африканские маски и иные тотемные предметы. Последнее увлечение осталось от молодости. Очень бурной молодости.

Никто ни разу не видел его угрюмым. Он никогда не позволял себе не то что вспылить, но даже повысить голос. Его интонации всегда были мягкими и доброжелательными, а на устах играла словно навечно запечатлевшаяся улыбка. В сочетании с прозрачными глазами отшельника, меняющими свой цвет от серых к выцветше-голубым, его можно было принять за монаха. В каком-то смысле он таковым и являлся. В каком-то далеко не привычном смысле это было так.

И сейчас он бежал к своему дому с огромным полукруглым окном во всю стену третьего этажа и радостно улыбался яркому утреннему небу и своим соседям, тем из них, кто также не поленился встать в такое прекрасное утро. А они провожали его такими же добродушными улыбками.

Всем, всем здоровья в этот солнечный день, который еще лишь начинается. И всем, всем много счастья.