15 февраля,
день одиннадцатый
ВОТ УЖЕ И ОДИННАДЦАТЫЕ СУТКИ ПЛАВАНИЯ на плоту. Каждый мой день здесь переполнен бесконечным отчаянием. Я часами обдумываю свои шансы на спасение, оценивая остаток своих сил и высчитывая, сколько же еще миль отделяет меня от трассы. Состояние плота в целом неплохое, хотя всякий раз, когда поблизости надламывается гребень волны, морская вода проникает внутрь сквозь смотровое окно. Однажды ночью мы с грохотом сваливаемся с обрыва крутого океанского вала и несколько секунд барахтаемся в кипящей пене, как будто угодили в настоящий водопад. А прошлой ночью мы опять едва не перевернулись. Все мое имущество промокло насквозь. Но сегодня море гладкое и пышет жаром, как сковородка. Солнечные лучи накаляют эту огромную плоскость, и мое отсыревшее хозяйство начинает просыхать. Солнце и штиль пришлись как нельзя кстати.
Струпья на мокрой коже не успевают заживать. Солнце их, наверное, залечит. Большинство нарывов, вызванных раздражением от морской воды, исчезло. В животе моем царит великая пустота, и голодные спазмы непрерывно сжимают мне желудок. Каждую ночь меня посещают одни и те же сны. В голове кружатся наполненные разными сортами мороженого вафельные стаканчики, украшенные сверху шоколадными трюфелями. Прошлой ночью я совсем уж было откусил кусочек намазанного маслом горячего пшеничного бисквита, но кто-то выхватил лакомство прямо у меня из-под носа, и, оставшись ни с чем, я проснулся. А сколько часов провел я в эти дни на борту своего «Соло», подбирая там сушеные фрукты, фруктовые соки, орехи! Голод — это злое наваждение, от которого нет спасения. Это он насылает на меня все эти видения, усугубляющие мои муки. Заглядываю в свои запасы. Банка с консервированными бобами вздулась. Опасаясь ботулизма, я не рискую их съесть. А вдруг они все-таки не испортились? Ну-ка, быстрее, за борт их! Ну же! Скорее, я тебе говорю! С мерзким всплеском банка плюхается в океан. В итоге у меня остаются две капустные кочерыжки и пластиковый пакет с подмокшим, забродившим изюмом. Осклизлые кочерыжки горчат, но я все равно съедаю их без остатка.
Возле меня появляются рыбы какого-то нового вида, поменьше. Длиной около 12 дюймов, с крошечными, плотно сжатыми круглыми ротиками и маленькими плавничками на спине и на брюшке, которыми они машут, словно ручками. Вращая своими большими круглыми глазами, они кидаются под мой плот и своими крепкими челюстями клюют его в днище. Они, что же, пытаются его есть? Должно быть, это толстокожие спинороги. Их сородичи, обитающие среди рифов, питаются кораллами и почитаются ядовитыми, но люди, пережившие кораблекрушение, нередко употребляли в пищу спинорогов пелагической разновидности без особого ущерба для своего здоровья. Ладно, для моего стола сгодится любое блюдо, лишь бы как-то унять сосущее чувство голода в желудке; иначе в скором времени я могу сойти с ума, начну есть бумагу и пить морскую воду.