— Я не хочу ничего знать. Тайчар мертв, и это главное.
— Он был убит стрелой Дармалы.
— Какого Дармалы?
— Того, что приезжал вместе с Хорчи посланцем от Тэмуджина.
— А-а… Помню. Глупый, самодовольный и ничтожный. А такого человека сгубил! — В горле Джамухи запершило. — Много воинов в том курене? Сможем с ходу захватить его?
— Сможем. Но… — Курух замялся, глянул на Мубараха, словно прося у него поддержки.
Они, видимо, догадывались, что он им предложит, и уже обо всем поговорили. Это его рассердило.
— Чего запинаешься, как колченогий конь? Говори.
— Курень сейчас наверняка насторожен…
— Ты не то хотел сказать, Курух!
— Мы опасаемся этой внезапной войны, — сказал Мубарах. — Мы не готовы к ней. Мы не знаем, сколько сил у Тэмуджина.
— Трусы! — крикнул он.
Курух и Мубарах потупились. Он видел — не от стыда, от обиды и упрямого несогласия с ним. Оба они были отважными и разумными воинами, первыми мужами его племени, и он, конечно, не должен был говорить с ними так.
— Вы хотите, чтобы кровь Тайчара осталась неотомщенной?
— Этого нет в наших мыслях. — Мубарах поднял голову, нахмурился. Надо искать помощи. У Тогорила…
— Тогорил не даст ни одного воина. Если он узнает, что мы собираемся напасть на Тэмуджина, помешает нам. Неужели это не понятно? Мы найдем помощь в другом месте. Я поеду к тайчиутам. Мы сокрушим Тэмуджина.
— Джамуха, он твой анда, — вновь тихо, печально напомнила Уржэнэ. И он вдруг понял то, что, кажется, раньше его поняла Уржэнэ: потерял не только кровного брата, но и своего анду. До этого, несмотря ни на что, в сердце жила надежда, крошечная, не всегда заметная, что когда-нибудь небо сведет-таки их дороги в одну, но, если он сейчас обнажит свой меч против Тэмуджина и меж ними ляжет кровь, дороги уже никогда не сойдутся.
— Курух, ты поедешь к Тэмуджину.
— К Тэмуджи-ину?..
— К нему. Склони перед ним голову и скажи так: "Анда мой, злое горе обрушилось на
мою юрту, болью и кровью залито мое сердце, скорбью наполнена душа. Единственный брат покинул меня. Он ушел не по зову неба, его увели не духи, творящие зло, а люди твоего улуса. Рассудив, что моя боль — это и твоя боль, моя скорбь — это и твоя скорбь, прошу тебя, мой клятвенный брат, вместе со мною воздать по заслугам злодею и роду его".
— Я запомнил твои слова. На рассвете я отправлюсь в путь, — сказал Курух.
— В путь ты отправишься сейчас.
Курух прислушался к ветру за стеной юрты, потер воспаленные глаза, обреченно вздохнул.
— Я готов отправиться сейчас.
— Буду ждать тебя. Не медли. С убийцей на аркане или один поскорее возвращайся сюда.