Принюхаться хочет. Я его проводил в курень, а сам не утерпел, бросился искать тебя.
— Молодец, друг Боорчу! За такую новость я бы смертному врагу подарил жизнь… Племя чонос, — это, самое малое, две сотни воинов! Со старым Улук-багатуром мы сговоримся.
— Еще одна новость, не знаю, хорошая или худая. Люди Даритай-отчигина, разыскивая скот, подобрали в степи Куруха, ближнего нукера твоего анды. Он был еле жив. В бурю ехал к тебе. Лошадь под ним пала…
Тэмуджин остановил коня.
— Ехал ко мне? В бурю? Зачем? Где он сейчас?
— Я его не видел. Велел, как только сможет сидеть в седле, доставить его к тебе. Это было утром. Сейчас, думаю, Курух уже в твоем курене.
Подозвав одного из нукеров Боорчу, Тэмуджин пересел на его коня. Что хочет от него Джамуха? Может быть, на него напали меркиты, и он попросит помощи? А может быть, решил возвратиться?.. Мысли обгоняли бег коня.
Курух был уже в курене. Вместе с ним приехали Даритай-отчигин, Сача-беки, Бури-Бухэ и Дармала. По их унылым лицам Тэмуджин понял, что посланец Джамухи прибыл не с доброй вестью. Курух сильно пострадал от песчаной бури, кожа на лице спеклась, губы потрескались, распухли. Но на ногах он старался держаться твердо. Выслушав его, Тэмуджин внутренне сжался, похолодел: анда грозит войной… Обвел взглядом лица нойонов и друзей, притихших, сумрачных, — сдержанно, стараясь быть приветливым, сказал Куруху:
— Слова твоего анды понятны… Ты болен и слаб. Отдыхай. Завтра получишь ответ.
Едва Курух вышел за двери, вскочил, сутулясь, навис над сидящими нойонами.
— Вижу, я для вас не хан! Грабители разъезжают по моему улусу, пытаются воровать табуны — я ничего не знаю. Вы убиваете Тайчара, и я об этом узнаю не от вас. Бури-Бухэ, ты почему не известил меня, что воры отогнали табун?
— А чего извещать, если табун отбили? — Бури-Бухэ обиженно засопел.
— Кто убил Тайчара? Ты?
— Нет, его убил вот он, — Бури-Бухэ кивнул на Дармалу.
Тот слегка поклонился Тэмуджину.
— Доволен? Гордишься? Кому сказал, что убил Тайчара?
— Я не думал, что убил насмерть. Я думал, что ранил…
— Он думал! Он не думал! Ты понимаешь, что наделал? Ничего ты не понимаешь, пустая твоя голова! Отдам завтра на расправу Джамухе, он из живого кишки вымотает, тогда поймешь. И другие понимать будут…
Дав выход гневу, он сел, удрученный, подавленный. Теперь хоть лопни от крика, ничего не изменишь.
— Всем понятно, чего хочет от нас мой анда Джамуха? Или мы повинимся перед ним, выдав Дармалу и его семью, или будем воевать. Выбирайте.
— Нам ли говорить о войне? — торопливо, будто боясь, что его опередят, сказал Даритай-отчигин. — Не станет думать о скачках тот, у кого под седлом одна хромая лошадь.