– Бежим!! – радостно воскликнули оба и побежали по льду и по кочкам к огонькам.
* * *
– Бегут?
– Кажись, бегут.
– Крути, крути шибче, чтобы не передумали.
– А ты пыхти, пыхти громче.
Кикимора закрутила, завертела сухими гнилушками на сухих стебельках болотной травы. А леший запыхтел, застучал, загудел, затопал ногами, будто поезд идёт по рельсам.
– Кикимора!
– Ну, чего?
– А если нашу засаду заметят? Вон, гляди, там снег осыпался, уже дырка.
– Ногами меньше топай, вот и не будет сыпаться.
– Как же… Ты сама велела.
– Велела-велела… Отойти надо подальше, ничего сыпаться не будет.
– Может, лопухом твоим прикроем?
– Ишь умник какой… Работай, работай, пыхти, они близко уже.
И леший с кикиморой, медленно отступая от западни, стали опять вертеть гнилушками и шуметь паровозом. Берлогу, в которой леший зимовал, они оставили открытой, а сверху только прикрыли камышами и присыпали снегом.
Дети прибежали к краю болота и остановились.
– Ну, где? – выговорила Даша, запыхавшись.
– Где-то здесь было.
– А чего так темно?
– Луна за облако спряталась. Осторожно, здесь пень откорчёван… Вон, смотри, смотри!
За деревьями снова мелькнули огоньки, совсем близко, и запыхтел паровоз: чух-чух-чух-чух… Даша обежала отвороченный от земли кряжистый пень, шагнула к огонькам, сказала «ой!» и пропала.
– Даша! – прошептал Андрейка. – Ты где?
Наугад в темноте он шагнул вперёд, тоже сказал «ой» и полетел в яму.
Луна вышла из-за туч, осветив лес, болото и яму, но было поздно: дети находились в плену у лесной нечисти.
Глава девятая
ОСТАВИТЬ И ВОСПИТЫВАТЬ
Возня, шум и топот разбудили медведя. Его берлога находилась в стороне от болота, у подножья песчаной горки. Леший и кикимора только хвастались, что они в лесу хозяева, а на самом деле хозяином был медведь, которого звали Топтыгин Михал Михалыч. На него колдовство лесной нечисти не действовало.
Медведь высунул голову из берлоги и огляделся. Неподалёку от него, за деревьями, хохотали, рычали, верещали и приплясывали леший с кикиморой.
– Эй! – рыкнул на них медведь так, что оба разом присели. – А ну кончай шуметь!
Разглядев медведя и немного оправившись от испуга, оба залебезили наперебой:
– Ах, это вы, Михал Михалыч! С наступающим вас, Михал Михалыч! Праздничку радуемся, вот и шумим. А не хотите, мы и не будем. Вот всё, раз-два-три, молчок, тишина.
Топтыгина в этом лесу все боялись, а он боялся только охотников с ружьями. Но охота была здесь запрещена, да и лес был настолько болотистый, что люди сюда редко забредали.
Больше всего Михал Михалыч не любил, когда его будили, особенно зимой. Если зимой его беспокоили, он не мог снова заснуть, пока чего-нибудь не поест. А найти пищу в зимнем лесу не так-то просто. И тогда он бродил, словно привидение, и на всех кидался.