В груди она ощутила боль, похожую на предсмертную агонию.
Какая-то часть ее существа словно была стиснута ледяными глыбами и пришла в оцепенение. Девушке казалось, что все услышанное сейчас — лишь дурное наваждение.
— Мы будем счастливы — я знаю, мы будем счастливы! — почти исступленно повторял он. — Я сделаю все, милая моя; вы никогда не будете сожалеть, что позволили мне заботиться о вас и защитить от домогательств со стороны мужчин, подобных графу.
Наконец до девушки дошел весь смысл слов маркиза. И тут же молнией сверкнула мысль о том, как мало предложение маркиза отличалось; от того, что силой навязывал ей граф.
Дрожащим голосом она смогла выговорить:
— Насколько я поняла ваши слова… вы не можете позволить себе жениться на мне… я недостаточно хороша для вас.
— Нет, все совсем не так, — запротестовал маркиз. — Вы слишком хороши, слишком красивы, слишком чисты для любого человека. Но в моем положении главы рода я обязан следовать правилу, по которому» голубая кровь» должна сочетаться только с «голубой кровью». Я не могу позволить себе попрать семейное имя и традиции рода, поддерживаемые и уважаемые в течение столетий.
Вильма плотно сжала губы.
Она подумала, что поступит правильно, если сейчас же поднимется с дивана, на котором сидела, и покинет своего спутника.
Если он питал такое уважение к древним традициям своей семьи, то и у нее была своя гордость.
Но при этом Вильма понимала: именно сейчас она не может позволить себе действовать таким образом.
Ведь этим вечером ему предстояло защищать ее честь, сражаясь на дуэли с графом де Форэ.
И поступи она сейчас, как велит ее гордость, он потеряет душевное равновесие и может промахнуться.
Тогда, если дуэль кончится плохо, в его смерти будет только ее вина.
«Я не должна ничего ему отвечать…
Мне нужно промолчать»! — сказала она себе.
— Мы продолжим наш разговор завтра, — предложил маркиз. — Время идет, а мне надо еще заехать за другом, согласившимся быть одним из моих секундантов.
И словно в ответ на тайные опасения Вильмы, пояснил:
— Вы не знаете его, а он вас. Он как раз прибыл из Рима, где работал в нашем посольстве в течение более чем двух лет.
— Он не расскажет о происходящем?.. — все еще пребывая в замешательстве, сумела задать вопрос Вильма.
Маркиз отрицательно покачал головой.
— Питер — сама осмотрительность.
Может быть, эта черта у него от его дипломатической работы, да и, кроме того, мы всегда были близкими друзьями.
Говоря это, маркиз дал знак официанту, чтобы тот принес счет.
Счет был уже готов, и, расплатившись, Линворт поднялся из-за стола.