— Как это ты умудрился? — разгоняя рукой чад, поинтересовался Синяков.
— Поставил макароны на огонь, а сам отвлекся, — пояснил Грошев таким тоном, словно бы они расстались вчера, а не двадцать пять лет назад.
— Муза небось посетила, — Синяков покосился на стоявшую прямо среди грязной посуды пишущую машинку, в которую был заправлен лист бумаги с надписью: «Пуля в висок. Роман».
— Какая еще муза… Сосед на пиво позвал. Тоже, бедолага, мается.
— Тогда все понятно, — кивнул Синяков. — Бросай свою кастрюлю. Давай хоть поздороваемся.
— Только, чур, левой! — Грошев поспешно спрятал правую руку за спину. — Один гад мне указательный перст до кости прокусил.
— Как это он сумел?
— Случайно. Я ему хотел перстом в око попасть… а угодил в пасть, — срифмовал Грошев.
— Так бы сразу и сказал… Ну тогда к столу, выпьем за встречу. Где обещанная тушенка? Тоже сгорела?
— Тушенка как раз в целости и сохранности. Я ее даже открыть не успел… А что же ты меня своей даме не представишь? — Грошев галантно пододвинул гостье табуретку.
— По ходу дела познакомитесь, — махнул рукой Синяков, уверенный, что юный возраст и сравнительная миловидность Дашки скорее оттолкнут, чем заинтересуют хозяина.
И водку, и тушенку пришлось открывать Синякову — палец Грошева распух до таких размеров, что не позволял ему даже вилку держать.
— Воспаление у вас, — заметила Дашка. — Человечек-то, вас покусавший, похоже, ядовитым был…
— И не говорите! — затряс головой Грошев. — Гадюка, а не человек. Бывший майор госбезопасности.
— Листочек подорожника приложить надо, — посоветовала Дашка. — За ночь весь гной вытянет.
— Зачем же ты с гадюками водишься? — разливая водку, поинтересовался Синяков.
— Соавтор он мой. — Выпив, Грошев содрогнулся так, словно это была не водка, а соляная кислота. — Вместе пишем.
— «Пулю в висок»? — Синяков опять покосился на пишущую машинку.
— Нет. «Схватку с оборотнями».
— Ого! — Синяков даже присвистнул. — За это, наверное, неплохо платят?
— Одни слезы. — Лицо Грошева приобрело страдальческое выражение. — Дворник больше меня зарабатывает.
— А где же твое семейство? — спохватился вдруг Синяков.
— Одному богу известно. Отселили они меня. За недостойный образ жизни. Хорошо хоть, что на улицу не выбросили. Да мне тут и лучше. Спокойнее… Почти Михайловское. Вот только Болдинская осень никак не наступит.
Дашка, в это время уплетавшая тушенку (котороя хоть и называлась «говяжьей», но в основном состояла из перца, лаврового листа, крахмала, хрящей и желтого жира неизвестного происхождения), почему-то саркастически ухмыльнулась.