— Ты слишком игриво настроен, Медвежонок. Я тебе все сказал. — Чернов вздохнул:
— Боюсь, тебе уже поздно. Как в том медицинском анекдоте: «Больной перед смертью потел? Очень хорошо!» Олег молчал с минуту. Потом отчеканил:
— Я все продумал, Борис. Все. И намерен идти до конца.
Чернов усмехнулся криво:
— Мне стоило это учесть... Шизофреники всегда «идут до конца». А стоит ли так торопить свою кончину?
— Ты нарушил правила, Борис, — упрямо повторил Гринев.
— Предположим. И — что?
— Ты вернешь деньги, и мы расстанемся.
Чернов рассмеялся, но на этот раз совсем неискренне: что-то в тоне Гринева его насторожило. Но издевательский тон он сохранил:
— А ты даже не идеалист, ты фантазер!
— Я стал реалистом.
— И стремишься к невозможному?
— При такой игре, какую мы начали, все возможно.
— Ты начал, Медведь. Ты.
— Хорошо, я. Дай мне закончить.
Олег достал из сумки папку.
— Не желаешь ознакомиться?
Чернов бросил на Олега странный взгляд, скривил губы в брезгливой усмешке:
— Что это? — Посмотри. Сам все поймешь.
— Если только из чистого любопытства.
Чернов раскрыл папку, пролистал несколько страниц, на лице его застыла глумливая мина:
— И ты решил шантажировать меня этой мелочовкой, Медведь? Какой-то девяностый год, кооперативы, какие-то сто пятьдесят тысяч... Из-за подобной чепухи ты меня и побеспокоил? Хе-хе, предполагая, что я прикарманил сто миллионов? Пардон, девяносто пять? Медведь, это смотрится даже не смешно. Это жалко. Да и люди, что здесь обозначены... Иных уж нет, а те — далече.
— Знаешь, Борис, у шотландцев есть хорошая поговорка: лучше иметь врагом льва в пустыне, чем бешенную кошку в соседней комнате. А Владимир Кириллович Банников, которому ты остался должен названную сумму, вовсе не кошка. Это лев.
И — в соседней комнате.
Чернов улыбнулся, развел руками:
— Предъяв не было.
— А это потому, что рядом с господином Банниковым не было приличного финансиста, способного разъяснить, что же он такое упустил.
— Не юродствуй, Медведь! Сейчас я могу оплатить по этому долгу тысячу процентов! Для шантажа ты выбрал плохое время.
— Время не бывает хорошим или плохим, Борис. Оно такое, каким его делаем мы. Чернов поморщился:
— Свои сентенции оставь для журналистов. А эти бумажонки можешь с кашей съесть, а можешь — отослать Владимиру свет Кирилловичу: он деловой человек, я деловой человек, мы как-нибудь разберемся без... глупых посредников. — Кстати, о журналистах, Борис. По-моему, ты недооцениваешь людей этой нужной и кропотливой профессии. А вот интересно, что будет, если какой-нибудь позитивно мыслящий борзописец опубликует вот эти вот документы, да со славными комментариями типа: «Сказ о том, как Борис Михайлович кинул Владимира Кирилловича, или Не так страшен криминальный авторитет, как его малюют». Ведь для красного словца господа щелкоперы и отца с матерью не пожалеют, чего ж им жалеть неведомого Чернова? Как ты думаешь, Борис, сумеют другие «деловые люди» понять мягкотелость господина Банникова? Кажется, кто-то из твоих знакомых любит повторять: смерть финансиста хороша только тогда, когда имеет воспитательное значение. Это будет как раз такой случай.