— Сто баксов, — цедит фигура, словно я сам стал путать Франклина с Вашингтоном.
Вытягиваю из пачки сигарету, закуриваю и рассматриваю банкнот с интересом первоклассника, научившегося вчера читать.
— Тебя хочет видеть Ральф! — Тон собеседника нетерпеливо наглый.
— А я хочу видеть блондинку в бикини. А лучше — без, а еще лучше… — Тирада остается незавершенной — лакированный остроносый ботинок превращает мои губы в вареную свеклу, — сплевываю кровь, песок и остатки сигареты. Обидно — это моя последняя сигарета.
— Он хочет видеть тебя сейчас. И подбери баксы. Хотя я бы на тебя и рваного не потратил.
Когда тебя приглашают столь изысканно, отказать трудно. Зато в голове прояснилось — и без всякого купания.
* * *
Просовываю ногу в джинсы — и падаю лицом в песок. Пинок у верзилы — словно удар бампером «членовоза» на средней скорости. Кровоподтек будет со слоновье ухо.
Поднимаюсь, слыша сзади какое-то бульканье, оборачиваюсь — оказывается, здоровяк так смеется. Широкое лицо лоснится потом, а в глазах столько же тепла, сколько в блестящих латунных пуговицах на его пиджаке.
Медленно бреду по песку босиком — кроссовки в одной руке, в другой — тенниска. Мой конвоир движется сзади. У дороги земля тверже — неловко ступаю, роняю тенниску, надо бы поднять… Верзила радостно делает шаг вперед, примеривая пинок, я резко наклоняюсь, касаясь руками земли, а пятка катапультой летит ему в пах. Звук средний — что-то между хрустом и чавканьем.
Резко разворачиваюсь. На лице верзилы — гримаса невыносимой боли, огромная туша медленно оседает в пыль. Но времени хватает, чтобы четырежды пробить по блиноподобной физиономии. Ощущение такое, словно нокаутируешь сковородку. Ну, а смотреть на то, во что превращается лицо после такой обработки, можно лишь человеку с крепкими нервами.
Просто меня всегда возмущало хамство. И — наглость. Хамить, пусть и незнакомым людям, — все равно что писать на ветру: ветер — штука переменчивая.
Занятый философичными рассуждениями, я не забываю осмотреть содержимое карманов моего визави. Под пиджаком, как и следовало ожидать, новенькая желтая «сбруя», в кобуре под мышкой — укороченный оперативный кольт с прекрасно изготовленным глушителем — хлопок из такого не слышнее щелчка пальцами в пустой комнате. В боковом кармане нахожу отличный пружинный нож немецкой стали, который немедленно присваиваю, в портмоне — сто пятьдесят «штук» рублями, восемьдесят баксов и удостоверение сотрудника службы охраны горисполкома Приморска.
Последнее я изучаю наиболее тщательно, хотя подлинность той или иной бумаги в наше время отнюдь не гарантирует подлинность ее обладателя.