Наган сработал по-сталински однозначно. Парня бросило на пол. Шея пробита.
Парень замер. Конец. Финита.
Писатели придумали — чтобы застрелить человека, нужно преодолеть рубеж.
Наверное, да. Но только — потом;
И я, наверное, напьюсь. Но — потом.
Да и некогда что-то там преодолевать!
Подручный Айболита бросается на меня, — двигаю плечом, рукоятка револьвера разбивает парню лицо, он падает. Щуплый в белом халате замер у стены. Засовываю «узи» за пояс, вынимаю из-под куртки жуткого вида нож. Шагаю к стене. Глаза «доктора» широко раскрыты, он открывает и закрывает рот, беззвучно, как рыба. На его брюках проступает обширное мокрое пятно.
— Ну ты и засранец! — Делаю еще шаг и бью его ладонью в лоб. Парень припечатывается к стенке и сползает вниз, на пол. — Отдыхай, голубь.
Поворачиваюсь и иду к девушке. С ножом в руке.
— Нет! Нет! — Лена рвется на привязи, не сводя глаз с лезвия. Похоже, она уже не понимает, что происходит или даже не узнает меня. Истерика. С маху влепляю ей пощечину. Еще. Девушка обмякла, заплакала сначала навзрыд, потом тише, всхлипывая, как маленький ребенок. Я перерезаю шнур.
Девушка подбирает ноги, прикрывается руками:
— Не смотри на меня, не смей… Не смей… Пожалуйста…
Отворачиваюсь. И тут — слышу музыку. Магнитофон, оказывается, так и продолжал работать. И сейчас звучит чистая и невыразимо грустная мелодия из «Крестного отца».
Я понимаю, почему люди сочувствуют им. И дону Кор-леоне, и его сыну. Они играли в страшные мужские игры… И убивали… Но не унижали. И — не брали заложников. Оставались людьми чести.
Воевали мужчины. Женщины оставались дома. Рожали детей. И — молились.
Бросаю девушке платье.
— Одевайся. Уходим.
— Куда?
— На кудыкину гору.
— Я… Мне… — Она пытается что-то сказать.
— Потом.
Полутрупы в углу начинают шевелиться. Накрепко связываю их веревкой, для верности пристегиваю к батарее заимствованными у «органов» наручниками.
— Гады, гады!.. — Железный прут обрушивается на лица Айболита и его дружка.
Перехватываю девчонку поперек талии и оттаскиваю. Как-никак пленные.
— Пусти! Ты знаешь, что они… Ты знаешь… Девушка рыдает, крепко обхватываю ее за плечи и прижимаю к себе. Тело ее дрожит, Леночка всхлипывает, чуть подвывая, как бездомный щенок…
Нащупываю в кармане коньяк. Как раз и ей, и мне. Девушка делает глоток, еще. Похоже, ей лучше.
— Га-а-дость какая…
— А меня уверили, что нектар. — Делаю три длинных глотка и прячу бутылку.
Для пьянства время еще не пришло. — Пора.
Телескопический объектив приблизил напряженное лицо Дронова. Щелкает затвор.
Он подтягивается, взбирается по гребешку крыши. Затвор снова щелкает. Потом в объективе — балконная дверь квартиры шестнадцать. Дверь приоткрыта, штора отдернута. Объектив приближает лицо убитого, — и снова щелкает затвор.