Первой вешью, которую я действительно заметил, был его размер. Я подумал по какой-то причине, что оно, должно быть, было около ста футов высотой. Оно, казалось, стояло прямо, хотя я не мог понять, как оно стояло. Затем я заметил, что оно имело крылья, два коротких, широких крыла. В этом месте я стал сознавать, что я настойчиво рассматриваю животное, как будто оно было обычного вида, то есть я смотрел на него. Однако, я не мог в действительности смотреть на него путем, каким я привык смотреть. Я понял, что я, скорее, замечал его по частям, как будто, картина становилась более ясной, когда добавлялись части. Его тело было покрыто пучками черных волос. У него было длинное рыло, которое сочилось. Его глаза были выпуклые и круглые, подобно двум огромным белым шарам.
Затем оно начало махать крыльями. Это было не движение крыльев, как у птиц, а трепетание, вибрация. Оно набрало скорость и начало кружиться передо мной; это был не полет, а, скорее, торможение с поразительной скоростью и проворством, всего в нескольких дюймах над землей. В этот момент я обнаружил себя поглощенным в наблюдение за его движением. Я подумал, что его движения были безобразны, но однако, его скорость и легкость были великолепны.
Оно покружилось дважды передо мной, вибрируя своими крыльями, и все, что сочилось из его рта, летело во всех направлениях. Затем оно описало круг и заскользило прочь с неописуемой скоростью, пока не исчезло из вида. Я пристально смотрел в направлении, в котором оно улетело, так как ничего не было, что я мог бы делать. У меня было очень странное ощущение тяжести, ощущение существа, неспособного собрать свои мысли связно. Я не мог сдвинуться. Я был как будто приклеен к месту.
Затем я увидел вдали нечто, похожее на пятно; спустя мгновение громадный зверь снова кружился на полной скорости передо мной. Его крылья были все ближе и ближе к моим глазам, пока не достигли меня. Я почувствовал, что его крылья действиетльно достали меня, они были здесь. Я пронзительно закричал со всей своей силой, собрав в одно самые мучительные усилия, которые я когда-либо имел.
Следующей вещью, которую я осознал, было то, что я сидел на своей циновке, и дон Хуан тер мой лоб. Он натер мои руки и ноги листьями, затем он отвел меня к канаве позади его дома, снял с меня одежду и полностью окунул меня в воду; затем вытащил меня и окунул меня снова и снова.
Когда я лежал в мелкой канаве, дон Хуан вынимал мою левую ногу время от времени и похлопывал осторожно по подошве. После этого я чувствовал щекотание. Он заметил это и сказал, что я был в порядке. Я оделся, и мы вернулись в его дом. Я снова сел на свой соломенный мат и попытался заговорить, но почувствовал, что не мог сконцентрироваться на том, что я хотел сказать, хотя мои мысли были очень ясными. Я был удивлен, поняв, как много концентрации необходимо, чтобы говорить. Я также заметил, что для того, чтобы сказать что-либо, я останавливал взгляд на вещах. У меня было впечатление, что я запутался очень глубоко, и когда я хотел говорить, я должен был всплыть подобно водолазу; я должен был подняться, как будто притянутый своими словами. Дважды пытался откашляться обычным способом. Я мог сказать тогда все, что я хотел, но я не мог. Я предпочитал оставаться на необычном уровне тишины, где я мог только смотреть. У меня было чувство, что я постучался в то, что дон Хуан называл «видение», и это сделало меня очень счастливым.