подает мяч, другой
шварцер ловит,
шварцер у «калитки»
[39] стоит, а еще один
шварцер в дальнем поле за мячом бегает.
Везде одни шварцеры. Судьи и те шварцеры! А большинство из этих шварцеров даже по-английски не говорят. И это называется Великое Американское Развлечение? А! Они испохабили всю игру!
В углу, возле бара, рок-группа начала расставлять свои инструменты. Клавишник устанавливал у стены свои колонки. Ударник настраивал свои барабаны — бил по ним палочками и, где было надо, натягивал мембрану с помощью серебряного ключа.
— О Боже, — простонал Чарли. — Ну, сейчас такая головная боль будет! Теперешних детей интересует в музыке лишь одно: громкая ли она. Все, что их волнует, — это достаточно ли она гремит.
— Кстати о детях, Чарли, как там Лестер?
Чарли помешал виски градусником, медленно покачал головой. Оглядевшись по сторонам, он придвинулся к Голду и заговорил совсем тихо:
— Скажу тебе честно, Джек, только пойми меня правильно: но бывает и так, что лучше бы вообще не иметь сына. Ведь и у тебя мог бы быть такой сын, как Лестер.
— Что ты хочешь сказать, Чарли?
— А вот что: ты когда видел Лестера в последний раз?
Голд на секунду задумался.
— У Дот на похоронах. Когда это было, года два-три назад?
— Это было три года три месяца и шестнадцать дней назад. Когда хоронишь лучшее, что у тебя было в жизни, дату уже не забываешь. Моли Бога, чтобы с тобой такого не случилось!
Голда передернуло — казалось, дух Анжелики провел ему рукой по позвоночнику.
— Ну, так вот. Через три дня после похорон — это через три дня всего лишь — Лестер приходит ко мне, и как ты думаешь, что он мне сообщает?
Голд почесал нос.
— Что он голубой?
— Так ты знал?!
— Подозревал.
— Ну да, на Рэмбо он, конечно, не тянет — это уж точно. Значит, приходит он ко мне сразу после похорон Дот и заявляет, что собирается выходить из «подполья». Говорит, что специально ждал, пока Дот умрет, чтобы ее не расстраивать. А я говорю: «Чего ж ты не подождал заодно, пока я подохну? Меня, что ли, хочешь огорчить?» А он говорит, что ему уже тридцать семь и он больше не может жить во лжи. «А почему бы и нет?» — я его спрашиваю. Все, кого я знаю, так или иначе всю жизнь врут, всю жизнь кем-то притворяются. А он что, какой-то особенный? Но он и слушать не захотел — он, видите ли, уже принял окончательное решение. Так что сейчас он развлекается в Венеции в пляжном домике с каким-то мексиканским мальчишкой лет семнадцати. Мексиканским, Джек! Его мать, наверное, в гробу поворачивается. Неужели он не мог подыскать хорошего еврейского мальчика?!